Покуда тучи над землёй ещё
теснятся —
Для нас покоя нет и нет пути
назад!..
Так чем с тобой мне на прощанье
обменяться?
Махнём не глядя, как на фронте
говорят.
М. Матусовский.
Пара «мессеров» выскочила из-за тучи и стремительно понеслась на
перехват тихоходного Ю-52, подныривая справа и снизу, под брюхо.
Немецкие летчики хорошо знали слабые стороны своих же
транспортников и атаковали так, чтобы оказаться в секторе обстрела
только одной из трех пулеметных установок. К тому же, при таком
маневре, солнце слепило глаза бортстрелкам.
Оберштурмбанфюрер Максимилиан Штейнглиц вжался в сидение и
втянул голову в плечи. Роковая фортуна не хотела отпускать его так
просто. Минутная слабость и, как следствие, сдача в плен всего лишь
на время отсрочила смерть, — а умирать по-прежнему не хотелось.
Пусть война проиграна, пусть вся Германия вместе с бесноватым
фюрером, развязавшим всю эту кровавую бойню, катиться в
Преисподнюю, но только дайте еще пожить!.. Хоть немного…
Каким он был идиотом, когда решил, что у русских диверсантов
есть шанс уйти.
У транспортного «юнкерса» скорость всего двести с небольшим, а
до линии фронта почти пятьдесят километров. Лететь — не меньше
четверти часа. Даже если русский пилот, не жалея машины, станет
непрерывно нагружать двигатель, это не на много сократит время
полета. А новым «мессершмитам», чтобы догнать беглеца, достаточно
пяти минут. Еще пять минут на то, чтобы гауптман Бертгольтц
сообразил, что случилось на секретном объекте. И можно не
сомневаться: Пауль сообразит. Он фронтовик, привык принимать
быстрые решения и не побоится кого-то зря потревожить. Дальше
последует звонок на ближайший аэродром и команда на взлет. Если,
для экономии времени, в их район по рации не перенаправили пару
машин, из тех, что уже находились в воздухе.
— О, майн Гот! — Максимилиан суетливо перекрестился. — Engel
Gottes, mein heiliger Beschützer, bewahre mein Leben in der Furcht
Christi, unseres Gottes*… (*Ангел Божий, хранителю мой святый,
сохрани жизнь в страхе Христа Бога нашего…)
— Стреляй, фриц! Собьют же!
Голос Корнеева перекрыл и рев двигателей, и бормотание
Штейнглица.
— Стреляй, сволочь!
Майор беспомощно смотрел на стремительно и уверенно атакующую
самолет пару истребителей, по роковой случайности заходящих с той
стороны, где сектор обстрела был только у пленного абверовского
офицера.
Черт! А ведь оберштурмбанфюрер так горячо заверял в готовности к
сотрудничеству, обещая выдать любые секреты в обмен на жизнь. И по
глазам было видно, что фриц действительно согласен на все, только
бы уцелеть. Поэтому, учитывая перегруз самолета и некомплект
экипажа, Николай доверил ему место правого борт-стрелка. Майор
рассчитывал на то, что немец, спасая собственную шкуру, будет
отстреливаться даже от своих. А теперь что случилось? Фашист
неожиданно опомнился и решил героически погибнуть? Смыть позор
кровью? Или опять струсил?..
Но все это уже не имело никакого значения. Даже если бы
оберштурмбанфюрер успел образумиться и нажать на спусковой крючок,
он вряд ли сумел бы с первой же очереди попасть в непривычную,
подвижную цель. Тем более что Колесников, не слыша звуков
выстрелов, в отчаянье пытался заставить неповоротливый транспортник
совершить хоть какой-то маневр.
— Не долго музыка играла… — пробормотал Корнеев. — Прощай,
Дашенька. Извини…
Оба истребителя, так и не произведя ни единого выстрела,
проскочили под «юнкерсом», покачивая крыльями, сделали горку и ушли
на разворот в той же плоскости.
— Почему они не стреляли?..
Корнеев, в горячке, вместе с креслом центрального стрелка,
развернулся за ними, пытаясь поймать хоть одного перекрестьем, но
«мессеры», уверенно оставаясь в мертвой зоне, покинули дистанцию
прицельного выстрела и стали снова заходить в хвост.
