— Привет, пап! Занят?
Придерживая телефон плечом, въезжаю во двор недостроенного
двухэтажного дома. Паркуюсь возле другой машины, хозяйка которой
приветствует меня вежливой улыбкой. Я тоже улыбаюсь, хотя совсем не
рад этой встрече.
Из трубки доносится детский заливистый смех и слова Кости: «А
где Егорка? А вот Егорка!».
Вопреки моим ожиданиям, из Кости получился отличный отец. Хотя
парню всего двадцать. Впрочем, мне было на год меньше, когда после
смерти жены я остался один с новорожденной дочкой на руках.
— Пап, я тебя не отвлекаю? — напоминает о себе Юля.
— Скоро освобожусь, что такое?
Я рад, что она все еще обращается за помощью ко мне. Ведь она
уже даже мою фамилию не носит. Но если ей что-то от меня нужно, я
по-прежнему готов в лепешку расшибиться, чтобы достать ей это.
— Помнишь, я говорила тебе, что сегодня прилетает Лея? Розенберг
обещал встретить сестру с мамой, но его прямо с репетиции увезли на
«Скорой» с сильным растяжением.
— Так ему и надо, — напевает добрым голосом Костя.
— Костя! — шикает на него Юля и говорит в сторону: — Хватит уже
ненавидеть Якова! Пап, в общем, можешь ты поехать в аэропорт?
Самолет из Израиля уже приземлился, но Лее с мамой еще надо пройти
таможенный контроль… Я предупрежу их, так что, думаю, они подождут
тебя, если только ты не очень занят.
— Без проблем, заеду, как освобожусь.
— Ты помнишь, как выглядит Лея? Она так изменилась, пап!
Перед внутренним взором всплывает угловатая девчушка с
непослушной копной темных волос, очками в массивной оправе и
брекетами на зубах. Прошло не так много времени с нашей последней
встречи, как-нибудь узнаю.
— Не переживай, я их встречу.
— Спасибо, пап! Ты лучший!
Сначала улыбаюсь в ответ, но потом улыбка меркнет. Взгляд падает
на эскиз новой Юлиной комнаты, брошенный на соседнее кресло. Сейчас
не самое подходящее время, чтобы рассказывать ей об этом,
верно?
— Пока Юль.
Откладываю телефон в сторону, и этот жест не остается без
внимания. Виолетта машет мне рукой в розовой перчатке и спрашивает
так громко, чтобы я слышал ее даже в запертой машине:
— Вы привезли подписанный эскиз, Платон Сергеевич?
Напускаю на себя рассеянный вид и тянусь к бардачку. Стоит его
открыть, и оттуда высыпается лавина одинаковых документов,
скрепленных розовым зажимом. Точно такой же лежит на пассажирском
сидении, его я и добавляю к другим. Захлопываю бардачок и выхожу из
машины.
При виде моих пустых рук улыбка на блестящих розовых губах
Виолетты меркнет.
— Ваша дочь утвердила дизайн? — вкрадчиво интересуется она. — Вы
показывали ей макет? Что она сказала?
Раздраженно дергаю плечом.
— Вы же знаете, как сложно бывает с подростками… Сегодня они
хотят одно, завтра — другое.
А уж до чего сложно с дочерью-подростком, у которой есть
собственный ребенок и собственная семья! Юля вдруг стала считать
себя взрослой женщиной, которая вправе решать, как ей жить дальше!
С ней стало так сложно, что я просто не представляю, как теперь к
ней подступиться.
А еще врачи объявили, что ей нельзя нервничать, чтобы молоко не
пропало. А нервничать она обязательно будет, когда узнает, что
скоро мы переедем из городской квартиры в загородный дом.
У моей дочери было все самое лучшее, когда она росла, и то же
самое я сделаю для своего внука. Мой внук должен расти и дышать
чистым воздухом, играть на природе, а не в загазованном сквере с
чахлыми соснами, куда его водит Костя. Я был в ужасе от грязных
поломанных горок, с которых дети падают прямо на голый асфальт!
Юля меня обязательно поймет.
Может, не сразу.
Но когда-нибудь потом обязательно поймет, я уверен. Этот переезд
лучшее, что я могу сделать для нашей семьи.
— Виолетта, еще мне нужны горка и качели во дворе. Никакого
пластика и ярких кислотных цветов. Все самое лучшее и
натуральное.
