– Да-да, сейчас, Тимош, дай мне
минутку… – бормочу я, чувствуя горячую детскую ладошку,
забирающуюся мне под одеяло, чтобы привлечь мое внимание.
Надо вставать, но ноги до сих пор
гудят, как будто я прошагала двадцать километров в гору на
каблуках.
Черт, я же и правда прошагала… От
остановки до турбазы… Дьявольский корпоратив.
Что? Корпоратив? Откуда здесь Тимка?
Он же должен быть дома с мамой!
Я резко сажусь на постели, с трудом
удерживая поехавшее одеяло.
В темноте зимнего утра я вижу
детский силуэт, освещенный пробивающимся сквозь приоткрытую дверь
светом бра.
Со сна не понимая, что происходит, я
бросаюсь щупать кроху, но тонкие короткие и уже почти расползшиеся
косички утверждают, что конкретно этот ребенок не мой. У меня
мальчик.
– Ты кто? – щурюсь я в щекастую
мордашку.
– Эстель, – охотно представляется
малявка, у нее смешное «с» с присвистом. Имя-то какое… За что
ребенку такое досталось?
– А где твои родители?
– Мама уехала, папа спит. Я есть
хочу.
С ума сойти! Мамаша-кукушка и
отец-пофигист! Как можно оставить без надзора ребенка? Дети же
непосредственные, вот зашла в первый попавшийся коттедж, а если бы
тут пьяные были? Или обидел кто? И вообще могла замерзнуть!
– А курточка у тебя есть? – с
замиранием сердца спрашиваю я.
Эстель довольно машет в сторону
прихожей.
– Ладно, – я тру лицо, пытаясь
прогнать нервяк. – Мы сейчас позавтракаем и найдем твоего папу.
Где-то тут должен быть листок с
номерами телефонов администрации. Выбираюсь из своего лежбища,
вчера я так устала, что отрубилась прямо в гостиной на диване, лишь
стащив джинсы, отсыревшие по низу, и натянув на себя шерстяной
плед, лежавший неподалеку.
Спотыкаясь, я дохожу до рюкзака,
выуживаю оттуда белые шерстяные гольфы. Вроде и натоплено, а ноги
мерзнут. Ухватив за руку егозу, иду на кухню. По пути пощупав
джинсы, разочарованно вынуждена признать, что не досохли. Ну
ничего, рубашка длинная и теплая, почти приличная.
На кухне девочка бодро усаживается
на стол и смотрит на меня выжидающе. Я тоже разглядываю нежданную
гостью. Ангелочек. Я всегда хотела дочку, чтобы выбирать платьица,
плести косичка, покупать красивые заколочки, но у меня Тимка. И
чихать он хотел на заколочки.
Открыв холодильник, я вижу, что
кое-какие продукты тут есть. Похлопала шкафчиками, ну ребенка
накормлю, а сама в столовою схожу.
– Ты что будешь? Яичницу или
кашу?
– Брутергроб, – тщательно
выговаривает малявка.
– Только с кашей, – не соглашаюсь
я.
Наступает момент торга.
– Но тогда брутергроб с вареньем! –
указывает Эстель на стоящую на столе банку, которую я привезла из
дома, потому что мне казалось, что в горле першит.
– Ну, гроб так гроб… – бормочу я,
ставя на огонь молоко.
Девочка под руку не лезет, ни о чем
не спрашивает, только внимательно следит за моими движениями
блестящими голубыми глазами. Выглядит умытой, но с волосами надо
что-то делать.
Накладываю кашу в тарелку, заправляю
найденной в холодильнике голубикой, и пока нехитрое блюдо остывает,
веду ребенка мыть руки и переплетаться. Косички выходят очень
смешными, у меня щемит сердце. Мне бы дочку… Эстель убегает
завтракать, а я собираюсь умыться и начать обзвон, чтобы выяснить,
чей ребенок сбежал.
Приведя себя в порядок, разглядываю
в зеркало лицо с темными кругами под глазами. Мне не на корпоратив
надо было ехать, а отоспаться…
Внезапно мне кажется, что в зеркале
за моей спиной что-то мелькает. Вздрогнув, я оборачиваюсь – никого.
Осторожно выглядываю из ванной, и оказываюсь схвачена огромными
лапищами. От ужаса у меня пропадает дар речи, да это и не играет
роли. Одна рука придавливает меня к стене, а другая лежит на горле,
сдавливая пока не больно, но ощутимо.
– Ты что тут делаешь? – шипит мне в
лицо небритый полуголый мужик со тонким шрамом на подбородке.
