В тишине кабинета пощёчина прозвучала
хлёстко. Она сначала услышала её, когда голова дёрнулась от удара,
потом почувствовала — скула запылала огнём, и потом только
осознала. «Он ударил меня?»
Его искажённое злобой лицо выглядело
даже прекрасней, чем обычно. И горящие лихорадочным блеском глаза
придавали его смазливой внешности оттенок безумия и страсти,
которой так не хватало в их отношениях. «Он ударил меня!»
«Сука!» — это не прозвучало, это
просвистело ладонью, рассекающей воздух, впечаталось горящим пятном
в щеку. Но он этого не сказал.
— Ты уволила меня! — а вот это
сказал.
Его рука, вытянулась вдоль тела, и
кисть сжималась и разжималась, словно щупальце чудовища.
— Да. И жаль, что мы не в
средневековье. Я приказала бы ещё отрубить тебе руку, которой ты
посмел прикоснуться ко мне.
— Ты заслужила! У меня
маленький ребёнок и жена вторым беременная. На что я буду их
кормить?
— Сейчас я, наверно, должна их
пожалеть? Сейчас, когда узнала об их существовании, а не когда
застукала тебя на диване с бухгалтершей?
— Её ты тоже уволила? — он смотрел
сверху вниз со злобой и презрением, слегка выдвинув вперёд
квадратный подбородок.
— Да, но не переживай. Она не
беременная. И её прокормит муж.
— Какая же ты...
« Сука!» — второй раз мысленно
пыталась она ему подсказать.
— ... жалкая!
Дверь за ним мягко закрыл доводчик.
Это обожгло даже обиднее, чем пощёчина. Хорошо, что она с ним так и
не переспала!
Тонкими струями дождь стекал с крыши
кафе. Машины проносились мимо, поднимая фонтаны брызг, заливая
грязной водой пластиковую мебель, оставленную снаружи, и нервируя
прохожих, которые испуганно прижимались к зданию, пережидая
очередного лихача, а затем бежали дальше по своим делам, несмотря
на непогоду.
«Надо закрывать свою контору», —
вздохнула она над нетронутым салатом. Это какой-то гадкий бизнес:
купи подешевле, продай подороже. Что они только не продавали!
Безупречно экологическую посуду, счётчики Гейгера, один раз даже
башенный кран, списанный, но практически новый. Всё это не
приносило ни больших прибылей, ни удовлетворения от работы. Всё это
выглядело жалким, таким же как она, директор этой маленькой
компании, в которой целыми днями сотрудники за её деньги сидели в
соцсетях, вели переговоры с подругами за границей, приписывали ноли
к расходам и воровали всё, вплоть до туалетной бумаги.
Она это видела, пресекала,
наказывала, штрафовала, увольняла, и каждый раз содрогалась от
мысли, что самый распоследний курьер норовит поживиться за её
счёт.
«Да, к чёрту! Денег на первое время
мне хватит, а там найду работу, и буду преданно вкалывать на
какого-нибудь ловкого дядю. Таким честным как я, нет места в этом
бизнесе».
Даже скудоумный экспедитор, все
достоинства которого — наглость и упругие ягодицы, позволил себе
ударить её. За неё некому заступиться. Она у себя одна. В этом
грубом мужском мире. Ей нестерпимо хотелось заплакать. От
одиночества, от обиды, от несправедливости. Но она сдержалась,
только плотнее стиснула зубы, уставившись в окно.
Она приходила в это кафе третью
неделю подряд, чуть дальше расположенное от её офиса, чем прежнее и
в обеденное время практически всегда пустое. Она за столиком у
окна, и парень с книжкой в самом углу у стены. Она видела его
каждый раз, когда заходила, а потом он оказывался у неё за
спиной.
Она и не думала о нём. Он был не в её
вкусе — давно не стриженный, в клетчатой рубахе нараспашку,
несвежей майке, старых джинсах и стоптанных шлёпанцах. Иногда он
сидел, склонившись над книгой, иногда почти лежал, вытянув ноги
вдоль кожаного диванчика и его убитые временем тапки свешивались в
проход, всем своим потрёпанным видом вызывая в ней отвращение и
стойкую неприязнь.
