Вуліцы старыя, як сцены з жыцця,
Дзе кожны камень – малітва і плач.
/Рыгор Бородулин/
Поезд на Витебск увозил их прочь от балтийских туманов. Вера прижала лоб к холодному стеклу, наблюдая, как в такт стуку колёс в небе тают последние отголоски морской симфонии. В кармане её пальто по-прежнему лежало зеркальце – теперь покрытое лёгким узором инея, будто «палангское» море оставило на нём своё последнее дыхание.
– Через три часа будем в Полоцке, – Прохор протянул ей брошюру с изображением Спасо-Ефросиньевского монастыря. На обороте красовалась репродукция древней фрески Святой, чьи глаза казались удивительно живыми.
«Интересно, она всё ещё такая… как на рисунке?» – Вера провела пальцем по репродукции, чувствуя неровность бумаги.
Поезд оставил позади сотни километров, а вместе с ними – суету больших городов. Вера и Прохор ступили на перрон под тихий перезвон колоколов, как будто доносившихся из глубины веков. Полоцк встретил их утренней осенней прохладой и золотым сиянием листвы.
Они шли по Покровской улице, шаги тонули в осенних листьях, а над головой простиралось яркое осеннее небо, точно застывшая акварель. Ветер играл жёлтыми и багряными всплесками, срывая с кленов разноцветные листья, и они медленно кружились в воздухе.
Вера сжимала в ладони зеркальце. Его поверхность, еще недавно покрытая инеем, теперь стала холодной, но чистой. И всё же, когда она поднесла его к свету, ей почудилось, что сквозь отражение облаков проглядывают маковки куполов.
– Здесь каждый камень помнит князя Всеслава Чародея, – сказал Прохор, указывая на древние стены Софийского собора, взмывающие ввысь тяжёлой громадой.
Вера не ответила. Вместо этого она подняла зеркальце выше – и вдруг солнце скользнуло по стеклу ослепительной вспышкой. На миг всё потонуло в свете, а когда глаза снова привыкли к яркости, в отражении возник силуэт: острые уши, вытянутая морда, горящий взгляд, в котором читалась не звериная ярость, а почти человеческая скорбь. Это был – Волк. Он будто шагнул из полузабытой летописи, той самой, что Вера читала в поезде, – о князе Всеславе–Чародее, который носил в себе душу зверя и судьбу изгоя.
– Ты что-то видишь? – спросил Прохор, поворачиваясь к ней.
Но Вера уже сомкнула ладони над зеркалом, будто пытаясь удержать то, что не должно было исчезнуть.
– Нет, просто солнце слепит, – пробормотала она, но пальцы её дрожали.
Прохор молча взял её за руку, и они пошли дальше – мимо стареньких деревянных домиков с резными наличниками, мимо широкой ленты Двины, в которой отражалось небо, разорванное облаками. Всё это было так далеко от балтийских туманов, и всё же что-то неуловимо связывало два этих мира.
Полоцк: Самый древний город Беларуси.
Первое упоминание в 862 году в «Повести временных лет». Интересно, что в том же году, согласно легенде, князь Рюрик пришел в Новгород – будто сама история связала эти два города.
Единственное в мире место, где можно увидеть фреску XII века с изображением… кентавра. В Спасо-Преображенской церкви сохранился уникальный фресковый рисунок – получеловек-полуконь с надписью «Кентурь». Ученые спорят: ошибка художника или намеренный символ двоеверия?
На берегу Западной Двины лежит валун с выбитым крестом и надписью «Господи, помози рабу своему Борису». Но самое загадочное – под крестом языческие руны, которые в солнечный день отбрасывают тень в форме волка.
По преданию, в подземельях Софийского собора хранится собрание рукописей Евфросинии Полоцкой. В 2021 году георадар действительно обнаружил пустоты под алтарём… Возможно, там спрятана библиотека, которую ищут уже 500 лет.
В 1574 году Иван Фёдоров напечатал «Азбуку», вклеив в неё лист с гравюрой Полоцка. Но в единственном сохранившемся экземпляре (хранится в Лондоне) на полях – надпись «Сия книга бысть в дому Скорины».
