Она словно тонула в непроглядно черном океане, вместе с тем
волшебным образом оставаясь на плаву. Ее окружали тени. И уютная,
будто одеяло из лебяжьего пуха, заботливая, словно родная мать,
тьма.
Сплетая ее, свивая жгуты, она создавала мир вокруг себя.
Безумие, что когда-то тьма ее пугала.
Столько десятилетий прошло, а Бадб до сих пор помнила тот день,
когда впервые очутилась в мире теней. Помнила свой страх – нет,
ужас – перед темнотой, которая, казалось, вовсе не признавала
света. Боязливое благоговение перед силой, которую тьма заключала в
себе.
В те времена в Ирландии еще не существовали теневые зеркалицы,
ищущие тайные знаки мертвого мира в зеркалах. Шаманы не провожали
души мертвых в последний путь, в Юдоль Безмолвия или чертоги Дану.
Некому было рассказать Бадб, что таит в себе скрытый от чужих глаз
мир теней, пугающий и волнующий одновременно.
Бадб вошла в замок, в котором она была единственным обитателем.
Она соткала его из теней, перевоплощая их в то, чего жаждала душа,
а потому неудивительно, наверное, что ее обитель переняла столь
многие черты Тольдебраль.
Льющийся с потолка неяркий свет высвечивал дорожку до кресла,
напоминающего трон. Рассветные колдуны – или те полуночные
бедолаги, для которых мир теней оказался недостижим, – считали, что
здесь, на глубинных планах мира мертвых царит непроглядная тьма.
Зерно истины в этом было. Царство демонов-фоморов и Балора, их
короля, в своей первозданности – и есть вечный мрак. Но Бадб
никогда бы не стала той, кем была в глазах целого мира (или хотя бы
Ирландии, ее осколка), если бы позволяла себе столь легко смиряться
с обстоятельствами.
Источник света в мире теней мог быть лишь один – рассветная
сила. И Бадб, как ни прискорбно признавать, являлась ее носителем –
наряду с магией полуночной. Даже когда перешла на темную сторону,
когда отыскала способ извратить, исказить сновидческую силу, прошив
ее, словно венами, магией полуночной, Бадб не смогла искоренить в
себе подаренную ей Дану рассветность.
Все это время она не могла понять одного: почему всеединая
богиня не отобрала ее рассветную силу? Неужели давала своей
непутевой дочери шанс измениться?
Бадб скривилась. Если так, то она еще более мягкотелая и
беззубая богиня, чем привыкли считать ирландцы.
Любой другой бог не простил бы содеянного Бадб.
Морриган полагала, что Бадб предала Дану тем, что, рассветная по
рождению, обратилась к магии полуночной. Смешно. Она сделала куда
больше. Но в чем ее вина? Разве люди не свергают слабых королей?
Разве волки не истребляют слабых вожаков? Во всяком случае,
вервольфы так делали точно – вспомнить хотя бы Алека Линча, земля
пухом красавцу, и Роналда Лоусона. И пусть свергнуть Дану Бадб не
под силу, она могла выбрать для себя объект поклонения. Свою
сторону, свою королеву…
Или своего короля.
Отчего-то считается, что богов, как и родителей, не выбирают.
Что ж, плыть против течения всегда тяжело, но Бадб Блэр трудности
никогда не пугали.
Она опустилась на трон, с высоты помоста оглядывая свои
владения. По обеим сторонам от нее высились резные колонны… а
больше здесь ничего и не было. И все же Бадб любила сидеть здесь,
размышляя и строя планы. Однако последние ее мысли – словно отрава.
Они не причиняли ничего, кроме боли.
Морриган…
Надо было убить ее, когда была такая возможность. Прежде, чем
уйти из мира живых. Морриган не ожидала удара, а значит, не смогла
бы ей противостоять.
Бадб медленно провела ногтями по подлокотнику. Будь прокляты
некстати проснувшиеся материнские чувства. Они – трещина в
монолитном прежде каркасе, уязвимость, недопустимая для легендарной
Леди Ворон… а уж Ткача Кошмаров – и подавно. Вот почему она
предпочитала отключать чувства, уподобляясь совершенному
механическому созданию… Нет, будто сотворив из глины лучшую версию
себя. Ту, что не поддавалась мирским страстям, не позволяла другим
обнаружить ее слабость.
