Я жила в столице уже третью неделю; положение мое становилось
все более бедственным. Денег не хватало даже на еду. Утром покупала
на один сентим черствую булку и горький спитой чай в маленьком
трактире на углу, толкаясь среди угрюмых ранних посетителей, от
которых крепко разило дешевым табаком, и здесь же торопливо
завтракала у облезлой деревянной стойки. Половину булки съедала
сразу, половину прятала в карман передника про запас. Во время
скитаний по улицам столичных окраин я замедляла шаг, проходя
хлебопекарни и едальни, жадно вдыхала дразнящие ароматы — до
головокружения и спазмов в желудке. Когда становилось совсем
невмоготу, пристраивалась у витрины, где красовались ряды розовых
окороков и медовые круги сыра. Я доставала свой несвежий хлеб и
наскоро подкреплялась. Жесткая, пахнущая плесенью корка царапала
язык, а я воображала, что лакомлюсь одним из недоступных мне
деликатесов за стеклом.
Ботинки совсем развалились, ноги стерлись в кровь. В безуспешных
поисках места каждый день я обходила не меньше дюжины домов по
объявлениям о найме прислуги. Хозяйки встречали меня настороженным
взглядом, задавали пару вопросов, а затем выпроваживали. Никому не
хотелось нанимать неопытную юную провинциалку без рекомендаций, да
еще и бывшую послушницу общины Отроков Света, которую многие
столичные жители считали дремучей сектой. Надо сказать, их
предположение недалеко ушло от истины.
Я покинула общину месяц назад, но продолжала носить традиционный
опостылевший чепец и бесформенный балахон унылого серого цвета,
потому что городское платье было мне не по карману.
До приезда в столицу я считала себя привычной к физическим
лишениям, однако вскоре обнаружила, что многодневные посты и ночные
бдения в холодных комнатах молельного дома — ерунда по сравнению с
тем, что выпадает на долю безработных городских бедняков. Я слабела
день ото дня и с ужасом понимала, что скоро могу без следа сгинуть
в лабиринте мрачных сырых улиц рабочих предместий.
Наступал вечер, промозглый и серый — впрочем, другую погоду в
этой части города видели редко. Одежда из толстой шерстяной ткани
промокла насквозь и противно колола кожу. От усталости и голода в
голове шумело так, что привычные звуки столичной окраины — лязг
конных трамваев, крики разносчиков, смех и брань прохожих —
доносились как сквозь толстое одеяло.
Прихрамывая, я доковыляла до прилавка с газетами и разной
мелочью. Мне был нужен дешевый вечерний листок с объявлениями о
работе. Если завтра не найду места, придется достать из потайного
кармана неприкосновенную купюру, припрятанную на крайний случай,
купить билет на экспресс «Стальной аспид» и вернуться с повинной в
Олхейм. Вспомнив о старейшине Уго и жизни, ожидавшей меня в Общине,
я испытала острый приступ отчаяния. Ощущение безысходности стало
таким глубоким, что даже в груди защемило. Я крепко зажмурила глаза
и несколько раз повторила себе: «Я вырвалась на свободу. Разве не
об этом я мечтала? Нельзя сдаваться. Удача может прийти в любой
момент».
Вернуть хоть толику утраченного оптимизма не получилось. Камень
на сердце давил все сильнее.
— Что угодно, милашка? — развязно произнес рыжеволосый
неопрятный парень, торговавший за прилавком, — Розовую пудру для
твоих бледных щёчек? Патентованный магический порошок от клопов?
Амулет на привлечение удачи? А может, табаку — крепкого,
контрабандного? Отдам даром, если согласишься провести со мной
полчасика вон в той подворотне...
Парень подмигнул гноящимся глазом и довольно загоготал. Я
вспыхнула и быстро отошла от прилавка.
В груди похолодело, когда я осознала, что сегодня утром
истратила последний сентим, и теперь не могла купить ни еды, ни
столь нужный листок с объявлениями. К концу дня я окончательно
ослабею, а утром буду не в силах отправиться на поиск работы.
Пожалуй, пришла пора забыть о гордости и сделать то, чему душа
противилась изо всех сил.
