Двухполосная асфальтированная дорога была пустой в обе стороны на сколько хватало глаз. Она начиналась в неясном мареве справа и кончалась в столь же прозрачной дымке слева. Над нагретым асфальтом клубился пар. Я оглянулся назад: обычная металлическая остановка автобуса, погнутая крыша из профлиста и уродливые скамейки, как всегда, кем-то наполовину лишённые деревянных досок-сидений. И две человеческие фигуры внутри.
На металлических полосках профиля бывших скамеек удобно устроился дедок в бесформенной, мешковатой одежде, которая явно знавала лучшие времена. Дедок смотрел прямо перед собой, но, казалось, ничего не видел вокруг, из его рта одиноко торчал единственный желтоватый клык, что совсем не мешало старичку увлечённо закидывать в рот семечки из надорванного пакета, одну за другой.
В другом конце остановки в какой-то обречённой неподвижности застыла фигура совсем ещё юной девушки с соломенными вьющимися волосами. В голубых джинсах и белом топе, открывающим незагорелый живот, она выглядела нереально чужой для этой остановки, но так же как и старик, стояла молча с отрешённым взглядом, всецело погружённая в себя.
Как я здесь оказался? Ничего не помню и не понимаю! Я точно должен сейчас находиться совсем в другом месте. Не знаю в каком, но только не на этой богом забытой остановке! Где я вообще?!
Я зашёл под крышу остановки, что хоть немного, но спасала от нестерпимого июльского жара, прикрывая дырявым металлом от лучей полуденного солнца. Напротив через дорогу поднималась невысокая насыпь, заросшая пучками травы, на ней – пустые столбы без проводов, с другой стороны за остановкой – поле, заросшее щетинистым бурьяном и отдельными невысокими берёзками. А ведь мне знакомо это место! Точно! Это дорога из Заводского района на Ильинку, в один из быстрорастущих спальных районов города. А эта насыпь – всё что осталось от некогда амбициозного плана проложить трамвайные пути, призванные сократить расстояние между двумя районами и приблизить завод, где работала значительная часть населения моего городка. Но почему дорога так пустынна? Сколько себя помню, по ней всё время сновали туда-сюда различные автомобили: автобусы, легковые, тяжёлые гружёные грузовики, в хлам разбивающие каждую зиму асфальт. Где все они сейчас? Что происходит? Почему так тихо?
Я обернулся к случайным попутчикам в поисках ответа. Старичок так же беспрерывно заглатывал семечки, одну за другой, девушка стояла опустив голову. Стоп! А ведь я знаю эту девушку! Это же Настя, дочь Михалыча! Она-то что тут делает? Я хорошо помню, как Михалыч, мой сосед по подъезду и напарник на службе, рассказывал, что его дочь уехала учиться в Новосибирск года три назад. И сетовал, что возвращаться в наше захолустье девушка не планирует. Я одобрял решение девушки, у которой не было никаких перспектив здесь, но и понимал Михалыча, который оставался совсем один, его супруга умерла уже очень давно и Михалыч один воспитывал Настю.
Я знал девочку чуть ли не с младенчества. Она всегда была маленькой и болезненной, удивительно тихой, но старательной и упорной. А сейчас передо мной стояла совсем взрослая женщина, с веснушками на всё лицо, которые придавали ей непередаваемое очарование. И странно молчала, не замечая ничего вокруг.
– Здравствуй, Настя! – сказал я, подходя почти вплотную и приветливо улыбаясь.
Девушка подняла на меня пронзительно голубые глаза:
– Дядя Данила! – слабая улыбка осветила её лицо. – А вы здесь откуда?
– Я вообще-то здесь живу неподалёку, – усмехнулся я. – А вот ты как здесь оказалась? Приехала на каникулы отца навестить?
Настя посмотрела на меня и впервые на её лице промелькнула какая-то эмоция:
