— Мне все это надоело, — Ярослав неожиданно агрессивно
отбрасывает от себя вилку. — Вся эта пустая болтовня… —
запрокидывает голову к потолку и выдыхает. — Ты надоела.
Я замираю с открытым ртом. Рука вздрагивает, пальцы слабеют, и я
роняю ложку и миску с зеленым салатом, который я заправила
горчичным соусом.
Стук.
Ворох промасленных листьев руколы, шпината и базилика
рассыпаются по белой скатерти, которая желтеет от оливкового масла
и горчицы.
— Я что-то не то сказала? — тихо спрашиваю я.
Яр не в духе.
Возможно, сорвалась какая-то сделка или же переговоры с
китайскими инвесторами вымотали. Китайцы — самые сложные партнеры.
Хитрые, изворотливые и каждый раз норовят прогнуть или обмануть в
договорах.
Я сразу поняла, что у Яра был тяжелый день, когда он только
переступил порог дома.
Молчаливый он кинул на пол пиджак и со вздохом скрылся в
гостиной, где на минут десять задержался у мини-бара.
Ни слова не проронил.
Только зубами поскрипывал и крепко стискивал стакан с янтарной
жидкостью до побелевших костяшек, мрачно разглядывая узор
обоев.
— Яр, — я тяну руку к его ладони.
Он раздраженно отмахивается от меня и откидывается на спинку
стула:
— Не лезь.
Обидно. До слез.
Но я сглатываю, и медленно выдыхаю. Мой муж — тяжелый человек,
и, вероятно, я зря решила разрядить обстановку за столом милыми
разговорами о новых соседях, которые с собой привезли маленькую
собачку. Такую очаровательную крыску, которая яростно меня
облаяла.
— Я хочу развод, — четко и тихо проговаривает Ярослав. — Я тебя
не люблю. Меня тошнит.
Затем он, отбросив мятую салфетку из тайского хлопка с
бамбуковыми волокнами на стол, резко встает и шагает прочь.
Я медленно моргаю и перевожу растерянный взгляд на дрожащие
руки, а после касаюсь щек.
Они — влажные от слез.
— Яр… — сипло шепчу я. — Что ты такое говоришь?
А после я оглядываюсь на пустой проем столовой. Я вскакиваю.
Стул с громким стуком падает на паркет и я кидаюсь в гостиную за
мужем:
— Ярослав! Что это значит?!
Я почти кричу. В моем голосе прорывается паника и ужас. Какой
развод в пятьдесят лет?!
— Ты все расслышала, — шагает размашисто мимо дивана. — Мы
разводимся.
Я замираю под хрустальной люстрой, которая должна сейчас
сорваться и разбить голову.
— Давай без истерик, — Ярослав зло оглядывается.
— Ты меня бросаешь? — хриплю я. — Сейчас?
Он не может. Меня трясет. Желудок схватывает острой болью, а
после расходится слабостью по всему телу и бьет
головокружением.
Меня ведет в сторону, и я ищу опору рукой в воздухе. Оседаю на
журнальный столик, скинув с него журналы и блокнот для записей.
— Почему, Яр?
Ярослав медленно разворачивается ко мне. Высокий, огромный,
широкоплечий и грозный. Его лицо с жесткими грубыми чертами лица и
злыми черными глазами меня пугает до мелкой дрожи, что поднимается
аж из кишков.
Вот каким его видели другие.
Страшным до икоты. Теперь я понимаю, почему подчиненные Ярослава
в прошлом прозвали его «огром».
Огр и есть: крупная челюсть, которую я так часто гладила
пальцами и целовала, чуть выдвинута вперед, взгляд —
исподлобья.
Другие его боялись, чужие дети пугались до слез его угрюмого
взгляда, а я его любила, но сейчас я вижу жестокого огра: большой,
злой и лишенный человеческого сердца.
Лишен любви, жалости и уважения ко мне.
— Мам! Это я! — доносится из глубины дома голос нашей дочки
Василисы. — Приехала за рюкзаком Максима! Он забыл его сегодня!
Только сейчас спохватился! Эти дети… — что-то бурчит неразборчивое
и вновь кричит. — Я его заберу и убегаю! Мне еще Кольку забирать с
тренировки! — прорезается раздражение. — Ты меня слышишь? Ты,
вообще, дома?
Яр не пугается того, что к нам внезапно заехала дочь. Нет в
глазах паники или растерянности, и я понимаю, что насчет развода он
не шутил.
