Приключения Василия Петухова Том III
Кафедра семи муз
Глава 1. Электив для неудачников
Воздух в коридоре старого корпуса «Б» был густым, спёртым и сладковато-гнилостным, будто его выдохнули ещё при Брежневе и с тех лишь разбавляли ароматами дешёвого мела, студенческого пота и несбывшихся надежд первокурсников. Он въедался в одежду, лип к ладоням и навязчиво стучал в висках тупой, однообразной болью. Василий Петухов, признанный мастер искусств по части прокрастинации и виртуозного поиска лёгких путей, в отчаянии водил засаленным пальцем по распечатанному листу с расписанием. Ему был нужен всего один, ни к чему не обязывающий факультатив, спасительная галочка в ведомости, крошечный островок спокойствия в бурном, сметающем всё на своём пути море обязательных, скучных до зевоты лекций.
Его взгляд, выхватывающий из скучной линовки только заветные слова «зачёт/автомат» и «без семинаров», вдруг наткнулся на странную, кривую строчку, будто вписанную от руки фиолетовыми чернилами, которые отливали перламутром: «Спецкурс №7. Прикладная метафизика. 18:30. Ауд. 13-бис.»
«Метафизика? – мозг Васи, забитый интегралами, формулами и конспектами по материаловедению, лениво переварил слово. – Ну, типа, основы магии или фэн-шуй для чайников. Посидишь, послушаешь про энергетические потоки и чакры, получишь зачёт. Идеально».
Лестница, ведущая к аудитории 13-бис, была не на первом и не на втором этаже. Она пряталась в самом конце коридора, за запертой на амбарный замок дверью в подвал, и казалась скорее архитектурной ошибкой, чьей-то злой шуткой. Ступени, скрипящие и потертые до белизны, вели куда-то вниз, в межэтажную прорубь времени, пахнущую сыростью, старыми книгами и озоном. Дверь внизу была из темного, почти черного дерева, испещренного глубокими трещинами, с единственной медной ручкой в виде змеи, кусающей свой собственный хвост. Ручка была холодной и живой на ощупь. Сердце Васи неприятно ёкнуло, но он уже привык игнорировать свои внутренние тревоги – они мешали жить легко. Он толкнул дверь.
Он ожидал увидеть маленький, запыленный кабинет с потёртыми партами, исчерканной матерными словами доской и портретом кого-то из классиков марксизма на стене. Вместо этого он шагнул в бесконечность.
Его ноги утонули по щиколотку в упругом, шелковистом ковре из облаков, который расстилался под ногами, мерцая перламутровыми переливами. Высоко над головой, в недостижимой, пугающей своей бездонностью вышине, пылали и перетекали друг в друга настоящие созвездия, выложенные на своде из полированного, черного как смоль ночного камня. Гигантские мраморные колонны, толщиной с секвойю, теряли свои вершины в клубящейся туманной дымке. Воздух был холодным, чистым и звенел абсолютной, древней тишиной, густой как мед и глубокой как сама вечность. В центре этого немыслимого, подавляющего своими масштабами пространства стоял одинокий, кое-как сколоченный из фанеры стол, заваленный кипами пожелтевшей бумаги, а за ним, подперев голову рукой, сидел мужчина в невероятно потёртом, лоснящемся на локтях пиджаке и с лицом вечного аспиранта, который уже двадцать лет пишет одну и ту же диссертацию и постепенно теряет веру в себя и в разумность мироздания. Он щурился на мерцающий монитор древнего, потрескивающего компьютера модели «Агат-4».
– Опоздал на семь минут, – голос у мужчины был усталым, сиплым, но где-то в его глубине, словно далекий отголосок, звучали медные, победные трубы и ликующие хоры. – Время – ресурс невозобновляемый. Распишись в журнале. Фамилия?
Вася, онемев, тыкнул пальцем в себя, чувствуя себя полным идиотом.
– Петухов… Вася. А это… где это я, собственно?
Мужчина вздохнул так, будто нёс на своих согбенных плечах тяжесть всех невыученных студентами билетов, всех проваленных экзаменов и всех слез, пролитых над зачётками, с момента изобретения первых университетов.
