В тихий декабрьский полдень из
деревни Шварцкольм по Козельбрухвег, простуженно сопя, быстро шагал
молодой человек с портфелем в левой руке и чемоданом в правой. Ему
можно было бы дать лет двадцать пять, если б не довольно малый
рост, годящийся скорее для подростка. У него было вытянутое лицо с
резко выступающими острыми скулами, интеллигентным лбом, и колючими
глазами, скрытыми в тени мрачно нависающих бровей. Его нельзя было
причислить ни к красавцам, ни к уродам. Его внешность была
нейтральна, черты правильны и даже чем-то приятны, если не считать
одну необычайную особенность: тонкая кожа так туго обтягивала кости
лица, что придавала ему вид восковой маски. Едва ли даже через
много лет на таком лице могли появиться морщины.
Налетавший время от времени ветер
трепал полы пальто и норовил сорвать с головы шляпу. Ноги, обутые в
легкие осенние ботинки без калош, давно онемели от холода.
Каменисто-серая, припорошенная сухой
снежной пылью дорога вела вдоль седых полей и полупрозрачного,
словно оцепеневшего от скуки, леса. Было тихо. Лишь из ветвей
доносилась мелодичная, выдающая дятла, дробь.
Проходя мимо руин легендарной
мельницы, разрушенной еще во времена Северной войны, молодой
человек на миг остановился, думая: не взять ли ему на память
камешек. Это была совершенно нелепая ребяческая идея, и он отогнал
ее.
Молодой человек направлялся в школу.
Он был наслышан об этой школе, немало прочитал о ней, но, как ни
странно, ни разу даже не удосужился рассмотреть ее изображение на
фотографиях. Видимо поэтому картина, открывшаяся его глазам по
окончании пути, привела юношу в легкое замешательство.
Перед ним за кованной оградой стоял
невзрачный длинный трехэтажный дом с сонными серыми окнами, с
пожелтевшими от времени колоннами, поддерживающими блеклый фронтон
без лепнины и герба. Совсем не похоже на ту величественную усадьбу
за каменной стеной, которую рисовало ему воображение. Здесь не было
даже сада. Просто двор, с торчащими кое-где неприглядными деревьями
и скромным монументом в человеческий рост (взявшиеся за руки юноша
и девушка), видимо символизирующим разрыв школы с ее темным
прародителем. На вид дому было не меньше века, а со дня последнего
ремонта минуло лет сорок.
Молодой человек открыл незапертые
ворота, пронзив тишину коротким, но зычным стоном петель, и радуясь
перспективе наконец оказаться в тепле, направился к дверям.
- Ах, слава богу, вы приехали
сегодня! – говорила взволнованная полная дама в цветастом платье и
стоптанных туфлях.
Она помогла гостю снять и повесить
пальто.
- Вчера был такой ужасный ветер –
почти ураган. Где-то, говорят, даже повалило деревья! Сама я не
видела…
- Ну, значит, мне повезло, –
неохотно улыбнулся юноша, всхлипнув больной носоглоткой.
- Вам принести чего-нибудь горячего?
Вы наверно смерть как замерзли…
- Нет, не стоит, – прервал молодой
человек.
Если ему и хотелось чего-то
горячего, то только горячей ванны.
- Вам должна была прийти моя
телеграмма.
- Да, да, конечно, – испуганно
закивала дама. – Вы же…
- Новый учитель.
- Директор сейчас немножечко занят,
я ему сообщу, что вы здесь. Минутку. Простите… а как мне вас
представить?
- Моргенштерн, – с печальным
достоинством произнес молодой человек. – Людвиг Моргенштерн.
- Ага. Присядьте, господин
Моргенштерн. Минуточку.
Женщина спешно удалилась, покачивая
широким задом, и зашлепала туфлями вверх по лестнице.
Людвиг остался в холле один.
Прошелся от стены к стене. Оглядел себя в зеркале и сел на обитую
красным сукном скамейку.
Вокруг было тихо и серо. Бледный
зимний свет ложился на затертый паркет матовыми пятнами, отражался
в листьях громадной монстеры в кадке. Сверху доносились веселые
голоса детей. Их было совсем немного. Людвиг подумал, что
большинство учеников вероятно разъехалось по домам на время
рождественских каникул.
