По квартире пронесся порыв воздуха, занавески всколыхнулись, а выцветший от времени абажур под потолком начал медленно раскачиваться из стороны в сторону. Затем в прихожей коротко звякнул старый телефонный аппарат.
Девушка на стуле не сдвинулась с места и продолжала неподвижно сидеть у окна, вглядываясь то ли в пустоту – тяжёлую и липкую – внутри себя, то ли в кроны деревьев за помутневшими от пыли стёклами старой рамы.
– Ты снова зря пришла, – проговорила она, услышав за спиной шелест платья, и даже не обернулась. Её голос звучал тускло и безжизненно. – Мне нечего тебе сказать или отдать.
– Я знаю. Будь это не так – ты бы сама пришла ко мне, – послышался за её спиной довольно молодой голос. – Так ты сломалась? Сдалась?
Девушка повернула голову, и гримаса исказила её лицо:
– Сломалась? Сдалась? – губы девушки скривились в подобие улыбки, но глаза оставались пустыми. – Нет, я уже прошла эту стадию. Сейчас мне всё безразлично. Я превратилась в заводную куклу, которая повторяет одни и те же движения, произносит заученные фразы. Хочешь послушать? Ма-ма… Ма-ма…
Подражание механическому голосу детской игрушки, лишённому интонаций, настолько усилили горький сарказм, что женщина невольно вздрогнула.
Девушка отвернулась, и её плечи сотрясли беззвучные рыдания.
Мать шагнула ближе, рука потянулась к плечу, но в последний момент замерла. За показной апатией девушки скрывался настоящий вулкан, готовый к извержению. Любой жест мог стать искрой.
– Мы можем хотя бы поговорить? – как можно более спокойно спросила она.
– О чём? – глухо ответила дочь. – Снова начнёшь мне рассказывать, как важно найти те книги? Или тебе пришли в голову новые бредовые идеи по поводу их возможного местонахождения? Можешь начинать прямо сейчас, а я подскажу, если ты что-то подзабыла.
– На этот раз у меня есть очень важная подсказка и предложение. Но давай перейдём в зал. Здесь неудобно разговаривать.
Женщина ушла, а девушка, посидев ещё какое-то время, вытерла слёзы и встала со стула. Она вошла в зал и с размаху бросила своё тело на диван.
Мать – неожиданно молодая женщина немногим за тридцать – со стройным станом и горделивой осанкой ожидала её у окна. Она обернулась, как только услышала шарканье тапочек и скрип половицы у дверей в зал.
В этом интерьере семидесятых годов двадцатого века и на фоне выцветших от времени обоев её наряд выглядел неуместно. Она была одета по моде конца девятнадцатого века. Закрытое чёрное жаккардовое платье до пола с воротником-стойкой было богато украшено кружевом цвета воронова крыла, но выглядело нарядным и не производило впечатления траурного. Возможно, этот эффект достигался благодаря тончайшим серебряным нитям, которые были вплетены в ткань, добавляя легкое мерцание при каждом движении. Ни вышивок, ни брошей. Единственным украшением был каплевидный кулон на тонкой цепочке. Русые волосы с лёгким пепельным оттенком были уложены в элегантную прическу. Тонкие подвижные пальцы нервно теребили кружевную манжету на рукаве.
Она была очень красива, но во взгляде не было тепла и нежности. Лишь раздражение, которое она пыталась сейчас скрыть. На самом деле ей очень хотелось влепить пощёчину девушке в джинсах и розовой блузке, которая сейчас сидела на стареньком диване, или оттаскать её за волосы, чтобы привести в чувство. С трудом сдержав в себе этот порыв, она задала вопрос:
– Когда ты последний раз занималась поисками?
Послышался похожий на рыдания смех:
– Жалеешь, что не догадалась включить в клятву фразу «ежедневно заниматься поисками»? Да, здесь ты допустила серьёзную оплошность, – с бравадой висельника ответила девушка.
Ни тени смущения или вины не появилось на лице женщины. Это был тот случай, когда цель оправдывала средства. Для неё слишком многое стояло на кону.
