Москва марта 2020 года замерла в тревожном оцепенении, её улицы, ещё недавно полные шума шагов, клаксонов и обрывков разговоров, опустели, словно город решил затаить дыхание перед неизведанным. Пандемия, о которой сперва шептались как о слухе из далёких стран, ворвалась в жизнь стремительно, точно мартовский ветер, что срывает первые цветы с веток. Новостные выпуски, звучащие из радиоприёмников и телевизоров, диктовали новые правила: школы закрылись, кафе опустили жалюзи, а лица прохожих скрылись за медицинскими масками, оставляя лишь глаза – настороженные, усталые, полные вопросов без ответов. Город, привыкший к движению, получил приказ остановиться, и люди, точно тени, разошлись по своим домам, запирая двери перед невидимой угрозой, что витала в воздухе.
Дом №17 на тихой улице, серый и неприметный, словно слился с этой новой реальностью. Его потрёпанный фасад, испещрённый трещинами и небрежными росчерками граффити, стал ещё менее заметным на фоне безлюдных тротуаров. Внутри, за облупившимися стенами, жизнь текла медленно, будто время загустело: скрип старого лифта звучал реже, запахи стряпни – борща, жареной картошки, прогорклого масла – оседали в коридорах, а звуки – звон посуды, приглушённый гул телевизоров, шаги по лестнице – обрели странную чёткость в наступившей тишине. Жильцы, ещё недавно обменивавшиеся короткими кивками у подъезда, теперь стали друг для друга призраками, их миры сжались до размеров квартир, где дни сливались в монотонную череду одинаковых ритуалов.
На четвёртом этаже, в тесной однокомнатной квартире, пропахшей старой бумагой и растворимым кофе, Лена сидела за шатким столом, заваленным альбомами, карандашами и пустыми кружками. Ей было тридцать два, и её жизнь, как её рисунки, казалась застывшей: ни новых историй, ни ярких красок, только наброски, что пылились в углу, не найдя своего финала. Она была художницей, создавала комиксы для небольшого издательства, но её работы, когда-то полные огня, теперь казались ей тусклыми, словно принадлежали другой, более смелой версии себя. Пандемия заперла её в четырёх стенах, отрезав от редких встреч с коллегами, от шумных кафе, где она любила рисовать, от мира, который и без того давно отдалялся. Её утро начиналось с ритуала: заварить чай, включить радио, что бормотало о карантине и статистике, и попытаться нарисовать хоть что-то, но карандаш замирал над чистой страницей, а взгляд терялся в пожелтевших обоях, будто ища в них ответы.
До того, как город окончательно закрылся, Лена каждое утро ездила в офис издательства в центре Москвы. Она вставала в шесть, натягивала джинсы и тёплый свитер, хватала рюкзак с альбомами и садилась в полупустой вагон метро, где гул поезда заглушал её мысли. В офисе, пропахшем бумагой и чернилами, она сидела в углу, рисуя раскадровки, пока коллеги обсуждали дедлайны и спорили о шрифтах. Её работа была незаметной, почти механической, но эти поездки давали ей иллюзию движения, связи с миром, который ещё не остановился. Но с каждым днём новости становились мрачнее, маски на лицах – привычнее, а офис пустел, пока однажды её не вызвал начальник и, глядя в сторону, не сказал: «Работай из дома, Лена. Пока всё не уляжется». Она кивнула, собрала свои вещи и вышла в холодный мартовский вечер, не зная, что её мир скоро сожмётся до размеров квартиры, где стены, казалось, сужались с каждым днём.
Однажды, ещё до карантина, возвращаясь домой после очередной поездки в офис, Лена прошла мимо мужчины в подъезде дома №17. Она спешила, уставшая после долгого дня, её рюкзак оттягивал плечо, а в голове крутились мысли о незаконченной странице комикса. Он стоял у почтовых ящиков, перебирая листовки, его тёмное пальто было влажным от мелкого дождя, а на лице – маска, сдвинутая на подбородок. Она мельком заметила его – высокий, с усталыми плечами, – но не подняла глаз, не замедлила шаг, погружённая в свои заботы. Он тоже не обратил на неё внимания, его мысли были где-то далеко, возможно, в больничной палате или в очередном ночном дежурстве. Их пути пересеклись на миг, два незнакомца в сером подъезде, и ни один не почувствовал, что этот момент – первый узел в ткани их будущей истории.
