-Райя, Рааааййяяяя!- пьяный скрипучий голос отца будит малышню,
спящую в кладовке. Мама еле плетется на зов, прикрывая ветхую
дверь.
Маленькая Уля трёт кулачком свои заспанные глазки, похожая на
взъерошенного воробышка. Она, я и Айя лежим вместе, в страхе
прижимаясь друг к другу на старенькой шубе из когда-то бывшей
кремово-белой овчины. Рядом слышен шепот:" Тихо, девочки"- это
старшая, Ева. Ей 16, она спит рядом, на самодельной кровати из
досок и паллет, что удалось натаскать с мусорок, которых в наших
трущобах больше, чем чего бы то ни было.
- Дура!- слышится визг отца- Нарожала мне кучу девчонок!
Идиотка! Пацанов я бы хоть Демону отдал, сейчас бы жили нормально!
А с девок какой толк?!
Толк?!
Какой толк, папочка!? А разве не худенькая как тростинка Ева
встаёт перед рассветом, чтобы идти на завод, работая там до
изнеможения, до кровавых мозолей, чтобы ты мог в день получки
отобрать те небольшие гроши, что она заработала, чтобы спустить их
на дешёвый синтетический наркотик, " Рай", на котором сидят чуть ли
не все обитатели наших трущоб. Но большей частью платят едой,
которую , если матери не удалось спрятать, отец меняет на дозу.
Или мы с Улей и Айей, что выпрашиваем милостыню на улицах, не
гнушаясь и воровства ( я записываю, что, когда и сколько мы украли
и у кого, клятвенно обещая вернуть все, как вырасту и смогу
работать. В моем тощем засаленном дневничке , который я прячу за
сломанной доской пола, записи вроде "рыжеволосая женщина , одетая в
дорогой шелк. Украли часы", " высокий мужчина с секретарем, на
дорогой машине- кожаные перчатки" . Из всей семьи одна я умею
читать - меня отдавали в услужение одной старой даме из второго
района, она была школьным учителем. Во втором районе, в отличие от
нашего, пятого, есть школы. Дети там не работают сызмальства. Вот
она-то и научила меня читать и писать, а когда она умерла, одна
глупая маленькая девочка, вернувшись домой, решила прочесть отцу
книгу, что привезла с собой....Тот, взбесившись, избил ее так, что
она пару дней не могла встать. А книги выкинул, сказав, что нечего
считать себя выше всех, и все равно в нашем квартале не ей светит
ничего, кроме ремесла воровки или проститутки). Правда, сейчас
таких записей нет, ведь я больше не работаю в богатых кварталах- их
всё больше закрывают для обитателей трущоб. Трущобы- это клеймо. На
всю жизнь.
Мы слышим возню, сопение отца и тихий плач мамы - ей удалось его
успокоить. Я тихо начинаю рассказывать одну из своих историй,
девочки ложатся спать.
На следующий день я и Уля, хромающая на смешной деревянной ноге,
приделанной так, что свою приходится больно привязывать , поднимая
кверху и маскируя полами длинной рваной кофты, выходим на промысел.
Вдали раздается взрыв смеха, в котором я угадываю голос Дерека-
главаря местной шайки мальчишек. Они отнимут всю ту нехитрую
добычу, что нам удалось заиметь с приехавших в наш район в поисках
слуг среди подростков или красивых молодых юношей и девушек
богатеев. Отнимут и побьют. Если же добычу удастся быстро спрятать,
то просто побьют.
Мы бежим, плутая в извилистых грязных закоулках- я родилась
здесь, провела большую часть жизни, но даже мне не знакомы они,
похожие на гигантскую толстую кишку Главного города, центра, где
живёт знать.
Наконец, у мостовой, которая так называется только потому, что
здесь проходит сток канализации, куда стекается вся грязь и
нечистоты с верхних районов, мы останавливаемся отдышаться,
испуганно прислушиваясь, не гонится ли кто вслед. На улице тихо. Мы
идём на одну из площадей в центре, куда Дереку и его банде вход
воспрещён- если его поймает Патруль, после того, как он пытался
пересечь границу между нашим и соседним районами, то его отправят
на прииски или даже нейтрализуют.
