Секретарша пишет, что приболела и на
работу не выйдет. Вовремя. Как всё вовремя! Хотя, после того как в
фирму повадились приходить два огромных амбала от Монастырского, я
и сама не прочь придумать причину, по которой не могу больше
появляться в офисе. Вчера они и вовсе перешли все границы:
вломились в кабинет во время важных переговоров, обозвали меня и
Свету тупыми курицами, за шкирку вытряхнули нашего юриста и
потенциальных инвесторов из кабинета.
Но это еще не всё! Мне пригрозили,
что упекут за решетку или решат вопрос как-то «иначе», если не
соглашусь переписать на Монастырского свой бизнес.
Вспоминаю угрозы двух бугаев, что
Борис Артемьевич не принимает отказов, и по телу несется озноб. У
меня двадцать четыре часа, чтобы принять «правильное» решение. То
есть лишиться всего, в том числе и крыши над головой, потому что я
вся в долгах. С ног до головы.
Не успела вступить в наследство
после смерти мужа, как фирма превратилась в проходной двор. Я
получила с десяток предложений о продаже дела за гроши, которые не
покроют и части долгов. Отбивалась как могла, пока нами на
заинтересовался сам Монастырский. Он пошел дальше всех и опустился
до открытых угроз. И ладно бы речь шла о слиянии! Но отдать все до
копейки, дело отца и мужа, двух дорогих мне людей, которых я
боготворила и на могиле которых пообещала, что со всем справлюсь...
За что такая несправедливость?
Застыв у окна, смотрю на город.
Пытаюсь собраться, чтобы найти выход из сложившейся ситуации, но
вместо этого в голову лезут воспоминания о Мише и отце. Чувствую
себя почти так же паршиво, как и в день похорон.
Я выскочила замуж в восемнадцать, по
большой любви, за самого лучшего работника отца, на которого он
возлагал большие надежды. Училась, тянулась за Мишей. И всегда
думала, что мой муж — ас в бизнесе. А после его смерти оказалось,
что он оставил мне кучу проблем и долгов. Наверное, поэтому в
последний месяц перед катастрофой Миша был дерганым и нервным.
Фирма с трудом держится на плаву,
прибыли почти нет, мне едва хватает на заработную плату
сотрудникам. Однако Нина, моя подруга и по совместительству юрист,
утверждает, что при грамотном подходе все получится.
Впервые не знаю, как поступить. Мне
страшно. И так понятно, что люди Монастырского не шутят и завтра
будут у дверей моей квартиры. А что станет с бабулей, после того
как угрозы воплотятся в жизнь? Кто будет ухаживать и присматривать
за ней, если со мной что-то случится? Разве ее сердце выдержит еще
один удар? А мое — если потеряю последнего близкого человека?
Дверь кабинета хлопает. Я вздрагиваю
и отвожу взгляд от окна.
— В общем, я всё узнала, — тараторит
Нина. — Поверь, это наилучший вариант. Репутация у Шахова, конечно,
небезупречная, но самое главное, что они с Монастырским давние
конкуренты. Несколько лет назад вели общее дело, стройка подходила
к концу, но случилось ужасное — погибла бригада рабочих. Как ты
думаешь, на кого повесили вину?
— На Шахова? — без энтузиазма
выдвигаю я свою версию.
— Да! Не знаю как, но он выиграл
суд, и компенсации семьям погибших выплачивала фирма Монастырского.
С тех пор эти двое друг друга ненавидят. Вот номер помощника
Григория Игоревича. Звони!
Закусываю губу и смотрю на визитку.
Несколько бессонных ночей сделали свое дело: на происходящее я
реагирую уже не так остро и эмоционально, как было пару дней
назад.
— Ну если не хочешь ты, давай я, —
предлагает Нина. — У нас с тобой похожие голоса. Если вдруг
соединят, найду, что сказать, а ты один фиг просить не умеешь. И с
таким взглядом не смей идти на встречу, слышишь? Нам необходима
помощь!
— Какой у меня взгляд?
— Мертвый! Еще жить и жить, а ты нос
повесила…
