На закате, когда небо окрасилось в
цвет свежей крови, и на город, подчиняясь заклятью, опустился
магический щит, Афалия смилостивилась над ними и разрешила
подняться с колен. К домам неслышной поступью подкрадывалась тьма.
В это время Цветения на юге темнеет быстро, и не успели девочки
выбраться из погреба, где провели день, как туда уже набился целый
клубок сумеречных змей.
Шербера ненавидела темноту с тех
самых пор, как однажды провела в этом погребе целую ночь. Без
свечи, окруженная голодными крысами и пауками, норовящими броситься
под ноги. Она швырялась в крыс плодами бабайи — крупного
корнеплода, который хозяйка так любила есть в обед со сливками и
зеленым лучком. Наутро разъяренная Афалия заставила ее собирать
разбросанную по полу, погрызенную крысами бабайю. Шербере разрешили
забрать надкусанные плоды с собой. Обрезав следы зубов, она сварила
из бабайи прекрасный суп, который они с девочками уписывали за обе
щеки целых два дня. Афалия хотела ее наказать, а устроила настоящий
праздник. Только вот темноты Шербера все равно боялась до дрожи в
коленках. И дело было даже не в крысах.
Шерб должна была появиться на свет
далеко на севере, в краях, где день длится по полгода, сменяясь
серыми сумерками, которые никогда не становятся настоящей тьмой. Ее
деревню сожгли дотла люди из-за моря — фрейле, они же
забрали в рабство ее беременную мать. Народ фрейле вымирал от
болезней и какого-то странного проклятья, о котором девочки
шушукались только ночью и только под одеялом, им не хватало женщин
— и набегами эти высокие темноглазые воины добывали себе жен.
Фрейле не знали, что мать Шерб
беременна, а когда узнали, было уже поздно отсылать ее назад. Ее не
изгнали из города, но ни один из мужчин не пожелал взять ее женой.
Мать нанялась в работницы к одной из старых женщин фрейле, Афалии.
Та обещала ей за хорошую работу кров и еду, а мать пообещала людям
фрейле своего ребенка, если это будет девочка.
Она родила дочь в этом самом доме,
ни разу не закричав, а на следующий день уже работала в кухне, как
ни в чем не бывало.
Наверняка мать Шерб сильно тосковала
по своему мужу. Она покинула город, как только дочь стало можно
отнять от груди, и больше Шерб никогда ее не видела. Афалия стала
ей матерью. Крепкой, но справедливой рукой она правила своим
заведением и ими — двенадцатью девочками, которым уготована была
судьба стать женами фрейле. Они учились ткать, готовить, вести
хозяйство, лечить животных.
Фрейле болели и умирали, но их
болезнь не трогала людей народа Шерберы, а хвори народа Шерберы не
трогали тела фрейле. Афалия заставляла девочек мыть руки перед едой
и мазала жгучей сгурмой каждую царапину, рассказывая
страшные истории о целых городах, которые вымирали из-за болезни
грязного червя. Но грязный червь заползал через раны только в тела
людей Побережья. Тела фрейле были ему не по зубам. Фрейле не болели
и срамной болезнью, из-за которой однажды летом все двенадцать
девочек, включая Шерб, провели несколько долгих дней в кустах. Они
могли есть бабайю прямо с земли — и ничего не бояться.
Они казались всесильными. Могучими.
Странными. Их лица были какими-то неправильными, почти
треугольными, а темные глаза, в которых, как в молоке
жужумы, плавали совсем черные зрачки, внушали ужас.
Они казались всесильными, и все
равно вымирали. Афалия рассказала девочками, что когда-то город
фрейле был огромным. Он простирался от реки Оргосард до самого
океана, и там жили больше тысячи дюжин фрейле. Это было так давно,
что даже старики не помнят тех времен. Фрейле записали сказания о
них на волшебных свитках без букв, которые, если произнести нужное
заклинание, могут рассказать все человеческим голосом, но на
странном певучем языке, который никто уже и не знает. Эти свитки
хранятся в башне, вход в которую тоже охраняет заклятье.
