- И когда можно будет снять повязки?
- непонятно откуда слышу недовольный голос Анжелы.
Звуки, как в мареве каком-то,
доносятся приглушенно, нечетко, как будто я в коконе, а в ушах у
меня вата. И я сначала улыбаюсь такому сравнению - недавно с Ромкой
смотрел мультик про бабочку. Видимо, отложилось в памяти. Я, типа,
бабочка сейчас. Но потом вдруг пытаюсь проснуться и открыть
глаза... И я, вроде бы, не сплю... Но глаза открыть не
получается!
Напрягаюсь. Руки! Мозг командует и
они поднимаются! Я их ощущаю! Веду к голове. Щупаю лицо. Пальцам
больно - такое чувство, что они все в порезах. Но глаза! Почему я
не вижу руки. Поднимаюсь от подбородка выше. На глазах повязка.
Бинты? О, Боже!
- Ан...- во рту так сухо, что
кажется, звуки царапают гортань! Сглатываю инстинктивно, но слюны
нет, от этого еще больнее. - Анжела-а!
- Ой! - вскрикивает она где-то
рядом. И звук ее голоса приближается. - Он в себя пришел! А вы
говорили, что от наркоза будет отходить еще полдня!
- Александр Евгеньевич, - чьи-то
руки, теплые и сильные, обхватывают мои ладони и тянут прочь от
головы. Это точно не Анжела! У той всегда ледышки и ногти на руках
ощущаются.
- Объясните мне! - хриплю я. - Что
случилось? Что с моим лицом? Что с глазами? Я ослеп?
О, Господи! Да что стряслось-то? Я
не помню совсем!
- Мы вам все объясним! Только не
нужно нервничать! - голос врача спокоен, и мне от этого становится
немного легче - раз спокоен, значит, скорее всего, нет ничего не
решаемого. Впрочем, что такое профессиональная деформация, я тоже в
курсе. И, вполне возможно, у врача она заключается в том, что в
какой-то момент перестаешь сочувствовать чужому горю.
- Сашенька! - хнычет Анжела, падая
мне на грудь.
А там тоже больно. Стон вырывается
сам собой. Я там тоже чувствую!
- Анжелика Альбертовна! -
возмущается врач. Мне по голосу кажется, что это - мужчина, лет так
45-50, то есть примерно мой ровесник. - Что вы делаете? Нельзя его
трогать там! Швы разойдутся!
Анжела воет еще громче. Он что-то
говорит. Она причитает, как по покойнику:
- И за что ты так со мной, Сашенька!
И на кого ты меня...
- Так! - рявкаю я. - Анжела! Выйди
отсюда! Воды мне принеси! Немедленно!
- Но тут же есть...
Есть? Ну, я-то этого не вижу!
- Тогда просто выйди на минуту!
Причитая, она стучит каблуками прочь
от кровати.
- Доктор! - в моей голове вдруг
возникает неприятное слово "слепой"! - Я потерял зрение? Ослеп?
Это... Это навсегда?
- Александр Евгеньевич, вы не
волнуйтесь, пожалуйста! Я все вам сейчас объясню.
Да давайте уже! Объясняйте!
За Анжелой хлопает дверь. Врач
недовольно цокает языком. Потом к моим губам прислоняется что-то
небольшое, такое ощущение, что пластиковое, тоненькое, круглое.
Трубочка?
- Пару глотков разрешаю сделать.
Тяну. Вода. Нарочно набираю в рот
побольше, пока врач не вытаскивает трубочку и не убирает куда-то.
Мелкими порциями проглатываю. Мало. Но не спорю. И не прошу
еще.
- Рассказывайте! - по старой
привычке, как будто я на совещании с подчиненными, приказываю ему.
Хочется еще добавить: "Быстрее и без утайки!" Но непонятно, что за
фрукт этот доктор и можно ли с ним вот так без обиняков.
- В машину, в которой вы ехали,
стреляли...
В груди холодеет. Огнестрел в лицо?
Я видел однажды такого вот страдальца после огнестрела в лицо.
Сердце пропускает несколько ударов. Это пиздец тогда! Но почему я
боли не чувствую? Должно же быть адски больно! Или это наркоз еще
действует?
Я теперь совсем слепой? Навсегда? О,
су-у-ука! Пытаюсь продышаться, рвано выпуская воздух через рот!
Врач что-то рассказывает. Слушай,
Саша! Слушай!
- И, как мне сказали оперативники,
ваш подчиненный, с такой интересной необычной фамилией... мгхм...
не запомнил, но что-то такое... хорватское...
