Воздух на Локлиде был густым, сладким и обманчиво нежным. Он пах тропическими цветами, морской солью и деньгами – старыми, большими, пахнущими тиком и властью, которые могли купить даже собственный кусок рая в океане. Белоснежная яхта мягко причалила к частному пирсу, сверкающему свежевыкрашенным тиком.
Вивьен Локвуд стояла на палубе, идеальная и непроницаемая в своём белом льняном платье. В шестнадцать лет она уже усвоила главное правило отца: Локвуды не проявляют эмоций на публике. Даже если «публика» – это лишь команда яхты и младшая сестра.
– Мы здесь, Элейн. Перестань корчить рожицы облакам, – её голос прозвучал спокойно, но с лёгким металлическим отзвуком, который Элейн уже научилась ненавидеть.
Элейн, на два года младше, свесилась с перил, пытаясь разглядеть в бирюзовой воде стайку разноцветных рыбок. На ней было простое синее платье, уже немного помятое после путешествия.
– Они свободные, – прошептала она, не оборачиваясь. – Могут уплыть куда захотят.
– И станут обедом для какой-нибудь крупной рыбы, – парировала Вивьен, поправляя солнцезащитные очки. – Свобода – иллюзия, сестра. Особенно в океане.
Их встретил управляющий островом, мрачный мужчина по имени Хендрикс, чьё лицо, казалось, навсегда застыло в выражении почтительной отстранённости.
– Мисс Локвуд, – он кивнул Вивьен, затем – Элейн. – Всё готово к вашему прибытию. Мистер Локвуд передал, что присоединится к вам через неделю.
Элейн едва сдержала вздох облегчения. Неделя без отца. Целая вечность.
Вилла «Ирида» была шедевром архитектурного минимализма – белые стены, панорамные окна, открывающие вид на бескрайний океан. Всё было безупречно, стерильно и бездушно. Как картинка из журнала, в которой забыли поселить людей.
Их комнаты находились в противоположных крылах здания. «Чтобы у каждой было личное пространство», – как говорил отец. Элейн всегда думала, что это чтобы они меньше виделись.
Вечером они ужинали на огромной террасе. Стол ломился от изысканных блюд – лангустины в шампанском, трюфельные пасты, экзотические фрукты. Молчаливая прислуга меняла блюда с такой бесшумной эффективностью, что казалось, они не люди, а хорошо смазанные механизмы.
– Отец хочет, чтобы мы использовали это время для… самосовершенствования, – отложив вилку, сказала Вивьен. Она не притронулась к десерту. Она никогда не ела десерт. – Он прислал список рекомендованной литературы.
– Ура, – безэмоционально протянула Элейн, ковыряя вилкой в воздушном суфле. – А можно просто… поплавать? Понырять с маской? Найти ракушки?
Вивьен посмотрела на неё с лёгким сожалением, как на ребёнка, который ничему не учится.
– Ракушки, Элейн? Мы не туристы. Мы – Локвуды. Даже здесь.
Именно в этот момент Элейн впервые почувствовала это – странное, щемящее чувство, которое будет преследовать её все годы на Локлиде. Остров был не наградой. Он был самой красивой тюрьмой в мире. А они – две птицы в золотой клетке, одна из которых уже смирилась со своей участью, а другая всё ещё билась о прутья.
Позже, когда солнце село, окрасив небо в кроваво-оранжевые тона, Элейн пробралась на пустой пляж. Она сняла сандалии и почувствовала под босыми ногами тёплый, мелкий песок. Он был настоящим. Единственным, что не было отполировано до блеска по заказу отца.
Она зашла в воду. Тёплые волны ласкали её лодыжки. Где-то вдали, на горизонте, мигал огонёк проходящего судна. Оно плыло куда-то, в другие порты, к другим людям. К свободе.
– Я тоже когда-нибудь уплыву, – прошептала она океану. – Далеко-далеко.
Она не знала, что Вивьен стоит на террасе виллы и наблюдает за ней сквозь бинокль. Старшая сестра не спускала с младшей глаз. Так велел отец.
