Посвящается Г. и Людвигу
У любви нет прошедшего
времени
Книга Первая
Пролог
Лис твердо усвоила простую истину: никто не любит
странностей.
Ее не любили за то, что она видела то, чего другие не
видели.
Лис была очень вежливой девочкой и всегда здоровалась с дядями и
тетями, что приходили в их с мамой лачугу. До тех пор пока мама не
поколотила ее, требуя “перестать разговаривать с пустым местом”.
Тогда Лис научилась отличать призраков от живых.
Мама часто кричала и била посуду, когда напивалась. Мама дрожала
даже летом и могла заплакать ни с того ни с сего, роняя крупные
соленые слезы в остывший чай. Лис старалась помочь ей, приносила ей
одеяло, чтобы она согрелась, заваривала новый чай, готовила обед,
приносила рисунок, любимого мишку. Мама не замечала ее подношений.
Лис замечали, когда она что-то делала не так.
Лис не знала, кто нашептывает ей все эти страшные слова вроде
тех, что она сказала достававшему ее старшекласснику: “Твоя мать
спит со всеми подряд, твоего старшего брата она придушила еще
младенцем, а сам ты умрешь через пять лет от болезни легкого, один,
в моче и кровавой мокроте. “
Тот старшеклассник успел сломать Лис нос, прежде чем трое его
приятелей оттащили его. А Лис смеялась дико и страшно, не чувствуя
боли.
Когда она смотрела в зеркало ей казалось, что оттуда на нее
смотрят те, кто говорил в ее голове.
“Давай придушим ее” — говорил один из голосов, пока Лис
провожала взглядом идущую мимо девушку в невзрачном серо-синем
платье — “Трахни ее и убей. Она мечтает, чтобы кто-нибудь ее
трахнул. Вон та подворотня…”
“Ее муж любит маленьких девочек” — говорил другой, про
учительницу географии пока та кричала на Лис за невнимательность на
уроке, — “Он сажает их к себе на колени и трогает. Она это знает.
Скажи ей!”.
Лис сжимала губы и молчала, но иногда молчать не получалось.
И ее стали ненавидеть за то, что она знала то, чего не могла
знать.
Она хотела, чтобы хоть кто-нибудь ее любил. И чтобы голоса
замолчали.
— А ведь я не твоя дочь, — сказала Лис однажды утром. Мама
скорчилась в ободранном кресле, держа в руках почти пустую бутылку.
Она дико посмотрела на Лис слезящимися красными глазами.
— Ты украла меня из коляски, решив что с младенцем будут лучше
подавать. — сказала Лис.
Та, что называла себя ее матерью, швырнула в Лис бутылку и не
попала.
— Уходи! — кричала она, — Убирайся и чтобы ноги твоей здесь не
было! Ты всегда была наказанием! И не надейся, что я скажу тебе кто
твои родители!
— Ты и не знаешь. Ты была такая пьяная, что сразу забыла где
меня взяла, — выплюнула Лис чужим голосом.
Пьяница закричала и завизжала, трясясь будто в припадке и
заламывая руки. Лис ощутила, что эта женщина ей совсем чужая. Это
чувство оставило внутри пустоту.
Так домом ей стала улица. Кошмары не заканчивались.
7 октября
— Соболезную вашей утрате.
— Спасибо, — по мнению пана Жадовского, исполнительного
директора фабрики, сын владельца переживал смерть отца, как и
подобает взрослому человеку: спокойно и без лишних эмоций. Разговор
этот произошел на следующий день после похорон, в кабинете
покойного Штайна-отца. Хоть он и проработал в нем больше тридцати
лет, здесь совсем не было личных вещей: ни безделушек, ни семейного
фото.
— Теперь, когда фабрика ваша, возможно, вы все-таки захотите
глубже проникнуть в детали управления ею. Ваш отец до последнего
дня работал и не раз говорил, что хочет видеть именно вас...
— Хочу сразу пояснить ситуацию, чтобы вы не тратили слова, —
перебил его Штайн-младший, теперь уже единственный. — Управление
фабрикой меня не интересует. Для этой цели я найму управляющего, о
чем вы были извещены заранее.
— Вот как, — это не было неожиданностью, но ответ разочаровал
директора.
