ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Ликийская мечта
Скажи, где начало и где
основанья
Несуществованья и существованья?
Лишь тот, кому правды открылась основа,
Увидит границу того и другого…
(С)"Бхагавад Гита"
Впереди горел слабый свет. В тусклом освещении угадывались
очертания массивного стола и обитого черным бархатом кресла. За
креслом на стене висела шкура леопарда, ставшая фоном для
композиции из двух перекрещенных сабель. На столе кипами лежали
бумаги и свитки, торчало в чернильнице позабытое гусиное перо,
перекошенный огарок свечи свесился вбок и оплыл, закапав
желтым воском белесую медь узорчатого подсвечника.
Помещение, длинное, словно коридор, давно использовалось в
качестве кабинета. Холодный полумрак при полном отсутствии окон не
смущал владельца, также как и не смущали его вечная сырость и
смрад. Серая плесень, пробивающаяся сквозь сколы и трещины глиняных
стен, и мерзостный запах разложения не причиняли здешнему
завсегдатаю больших неудобств, ведь и плесень и жуткая мертвая вонь
давно стали неотъемлемыми частями его ежедневного
существования.
Мрачный интерьер помещения не ограничивался креслом и столом.
Вдоль стен рядами стояли огромные клетки с массивными прутьями из
посеребренной стали. Над дверью каждой из них висела деревянная
табличка с именем обитателя. «Эльфийский Принц», «Гордость Сиур
Парма», «Белый Витязь», «Императрица», «Красавчик Перси» - гласили
вырезанные и залитые золотой краской буквы.
Те, кто носил эти гордые имена, очень мало подходили на
благородных принцев и принцесс. Но такова была прихоть их владельца
- Тхашира, в прошлом некроманта, а ныне – анатомиста. Питомцы его,
запертые в клетках на огромные засовы, были никем иными, как
лумбуками – жуткими мертвыми тварями, созданными из останков людей,
перешитых и перекроенных для подпольных боев.
Правда, эти лумбуки, любимцы Тхашира, уже не сражались в ринге.
Старики, ветераны, они давно утратили былую силу и пыл, но
благодарный хозяин относился к ним с любовью и заботой. Когда-то
эти престарелые ныне монстры принесли Тхаширу немало денег и
славных побед, чем заслужили спокойную пенсию и пожизненный, а
вернее посмертный пансион с ежедневной сытной кормежкой и надежной
крышей над головой.
Тхашир лелеял и холил своих верных бойцов. Больше них он любил
лишь собственную дочь. Она, его вечная боль и скорбь, стала
заложницей злой судьбы. Девочка росла без матери, заброшенная и не
по годам самостоятельная. В двенадцать лет над ней надругались
проезжие негодяи, и она понесла. В тринадцать родила малыша,
который стал для Тхашира отдушиной, отрадой. После рождения сына
юная Лавиша выглядела счастливой, и словно забыла обо всем
произошедшем. Она жила под крылышком отца и самозабвенно растила
ребенка. Для нее, с детства привыкшей к мрачному обиталищу Тхашира,
тихая семейная жизнь в окружении мертвых чудовищ казалась
беззаботной и спокойной…
Эльфийский Принц взволнованно поднял голову и потянул воздух
гнилым носом. Раскрыв мощные медвежьи челюсти, прикрепленные
ржавыми болтами поверх человечьих, вывалил набок язык, ожидая еды.
Гордость Сиур Парма, ловкий и гибкий, словно горный лев, заметался
по клетке, то и дело подбегая к решетке и высовывая наружу длинные
руки, вооруженные мощными когтями.
В дальнем конце кабинета-коридора открылась маленькая, обитая
кожей дверь. Вошла девушка. В левой руке она несла большое ведро с
костями и мясной обрезью, правой прижимала к себе толстощекого
румяного карапуза, который беззаботно гулил и, смеясь, тыкал
пальцем в приплясывающую за грязными прутьями Императрицу.
Поставив на пол ведро с провизией, Лавиша вытянула из-под
ближайшей клетки кормовой поддон, кинула туда пару ребер и кусок
коровьей кожи, потом передвинулась к следующему питомцу.
