Сокровище чародея

Месть – это блюдо, которое может отравить повара насмерть.

Первым ощущением Беры была дикая головная боль. Такая, что сочившийся через узорную решётку серый свет резал глаза.

«Ох, чародейкина задница, почему я так надралась? – Бера уткнулась в шёлк пуховой подушки. Значит, до дома добралась. Сладкий запах благовоний мучил чувствительное обоняние, и желудок зашёлся в болезненных спазмах. – Что же я так?..»

В памяти в мельчайших деталях вспыхнуло круглое лицо с бородкой, косички светлых волос, голубые глаза, в которых Бера черпала поддержку на тяжёлых тренировках, в спорах со стражами, всегда…

Ёфур.

«Девушке не место среди стражей», – ударил его насмешливый голос. Вчера. Он сказал это вчера, но и сейчас Бера помнила всё до мельчайших интонаций.

Тошнота подкатила к горлу. Бера мучительно содрогнулась, ввинтила голову под подушку, зажала уши. Но в мыслях гремело:

«Ты для отряда – обуза».

Вчера, когда Бера ожидала от Ёфура обычной тренировочной разминки, он вдруг ударил по-настоящему. Меч, которым она не раз прикрывала в бою его спину, звонко полетел по полу.  Лезвие застыло у шеи упавшей Беры. От ужаса и боли она не могла выдавить ни звука. А за плечом Ёфура, полулежа на балке, чародейка Амизи щурила густо обведённые чёрным глаза.

Сейчас Бера пыталась вышвырнуть воспоминание о том, как растерянно переводила взгляд с холодно-презрительного лица Ёфура на смуглую Амизи, на её поганую улыбку одним уголком губ, говорившую: «Вот видишь, я была права».

– Тварь, как ты посмела втянуть в это Ёфура, – прошипела Бера. Гадкие слова из лексикона нижнего города роились на языке, жгли, рвались наружу.

Но вчера в тренировочном зале Бера молчала.

«Дура! – Она затыкала крик искусанной простынёй, заглушала подушкой. – Позволила себя так легко обезоружить, унизить! Глупая влюблённая дура!»

Ярость хлестала обнажённую Беру раскалёнными плетьми, выжигала внутренности и сердце.

«Будь проклят день, когда я поспорила с этой сучкой!»

Выплюнув изжёванный край простыни, Бера приподнялась. Вчера она в полубеспамятстве ушла из Стражериума, сегодня её трясло от желания вырвать Амизи волосы, расквасить её тонкий нос. Убить. И закопать на Пустоши. Вместе с Ёфуром!

Мысленно ругаясь, Бера стискивала уголки подушки. В миг ярости дёрнула их в сторону. Вены вздулись, засветились голубым. С треском разошлась ткань. Белые перья защекотали соски и живот Беры, рассыпались по постели и крепкому мужскому заду.

Рядом с Берой, закрыв одеялом голову, лежал мужчина. В ажурное изножье выглядывали ноги с бледными узкими стопами. Точно не Ёфура.

Но чьи?

Бера лихорадочно оглядела постель и себя: ниже на простыне – заскорузлые светлые пятна, на внутренних сторонах бёдер тоже недвусмысленные следы близости с мужчиной.

На полу валялось два кубка, пустая тарелка. Огрызки фруктов рассыпаны по плетёному саварскому ковру. Кресло опрокинуто, письменные принадлежности веером рассыпаны возле стола, словно их смели с него резким взмахом.

Наверное, так и было.

Сдерживая крик отчаяния и злобы, Бера зажала рот ладонью.

«Нужно вспомнить. Самой. И вести себя соответственно: подумаешь, с кем не бывает. Конечно, со мной не бывает – точнее, не бывало».

Прижимая ладонь к горячему с похмелья лбу, Бера мысленно возблагодарила всех и вся, что родители с её старшим братом уехали на смотрины, иначе её немедля обручили бы с этим неизвестным.

Эта мысль заставила Беру уставиться на стену, где ещё вчера между стойками с мечами висели водяные часы. Моргнув, она посмотрела в окно, но по освещению не поняла, это раннее утро или просто пасмурно.

Родители могли явиться с минуты на минуту, звон брачных цепей и бубнов уже звенел в гудевшей голове Беры, и это заставило её действовать.