В беседке никого нет, лишь ваза
забыта на ступенях. Вздыхая, подбираю ее и несу в дом. Не устаю
поражаться маминой беспечности. Полная ваза отборного жемчуга всех
возможных оттенков – каков соблазн для горничных! Но она не
понимает моих объяснений. Впрочем, мама вообще далека от реалий,
тут уж ничего не изменишь!
- Селина, ты вернулась! – мама
сбегает по ступенькам, целует меня в обе щеки и обнимает так
крепко, как дети обнимают на сон любимую плюшевую игрушку.
- Как дела? – спрашиваю я вместо
приветствия.
Улыбка сползает с ее лица, и оно
вновь бледнеет:
- Без изменений.
И только тогда я обнимаю ее в ответ,
и мы идем в дом. Эрик, не отрывая головы от планшета, бросает
приветствие, но и к его равнодушию я давно привыкла. Плюхаюсь на
мягкий диван, вдыхая слабый запах одеколона. Да, долго я тут не
продержусь. Мама расспрашивает меня о поездке, я отвечаю, слова
летают по комнате туда-обратно, как мячики в пинг-понге, но партия
бессмысленна. К моему тайному облегчению звонит телефон. Дед.
- Ты вернулась? – дед не утруждает
себя соблюдением формальной вежливости.
- Да, дома.
- Ты знаешь код от отцовского
сейфа?
- Да.
- Ну, слава богу, - облегченно
выдыхает он в трубку, - я уж и не знал, что делать. От матери твоей
мало проку. Значит, так. Заедешь в офис, заберешь все бумаги, что
там есть. Все, поняла? У меня тут в отчетах концы с концами не
сходятся. И потом завезешь мне. Селина, слышишь?
- Хорошо!
Вообще-то, я планировала наведаться в
клуб, мои как раз недавно на соревнования ездили, интересно, как
выступили без талисманчика-то. Но перечить деду – нажить себе
неприятности в виде нотаций и упреков, а уж этого мне хочется
меньше всего! К тому же, его поручение – благовидный предлог, чтобы
убраться подальше от маминых печальных глаз. Я не смогу ее утешить,
только совесть замучает…
- Надо ехать, - бросаю я, - деду
документы нужны.
Мама молча вздыхает, а я, успешно
избежав прощальных объятий, ухожу. После долгого перелета слегка
кружится голова, но мне не привыкать. Город набрасывается на меня,
как голодный пес: заливает в уши рев толпы, музыку рекламы, гудки
машин; слепит глаза огнями билбордов; обступает со всех сторон, и,
только подняв стекла в машине, я перевожу дух. Не люблю суматоху и
шум, но по окружной дороге ехать – терять добрый час, а дед
проволочек не терпит.
Когда я, наконец, выбираюсь из
паутины улиц на побережье, то вновь опускаю стекла, с наслаждением
вдыхая соленую свежесть близкого океана. Бриз треплет волосы, и я
на мгновение расслабляюсь, чувствуя себя почти счастливой. До тех
пор, пока на горизонте не появляется знакомая с детства белоснежная
игла отцовского офиса.
Передо мной все почтительно
расступаются, и приветственные возгласы наполнены теперь не
доброжелательностью, а почтением, что меня дико бесит. Надо же, как
быстро они перестраиваются! Впрочем, одергиваю я себя, что взять с
простых сотрудников. Для них нормально – беспокоиться о будущем. В
просторных кабинетах со стеклянными стенами ни на минуту не
затихает движение, и я в который раз сожалею, что так и не смогла
преодолеть свою неприязнь к технике. Да, компьютеры давно и
основательно вошли в нашу жизнь, но я предпочитаю пользоваться
современными технологиями сугубо утилитарно: проверять погоду,
сверяться в пути с навигатором. Любые попытки друзей вовлечь меня в
дружное братство социальных сетей пока терпят крах, и я не намерена
сдаваться. И все же, наблюдая сосредоточенные лица в лабораториях
или оживленные переговоры в офисах, я немного жалею, что не
разбираюсь в технике.
В приемной Мэг на посту, хотя это и
бессмысленно, все звонки давно уже перераспределены. Я лишь киваю
ей на ходу, не желая замедлять шаг. Сочувствие и оханье ни к чему.
Мэг всегда соблюдает субординацию, но кто знает, каково ей
сейчас?
