– Эй! Ну ты вообще меня слышишь?
Гордей тряхнул головой, отводя
взгляд от подмигивающей с окна гирлянды. Растер запекшиеся глаза и
уставился на сидящую в кресле напротив женщину.
– Нет. Извини. Повтори, Лен. Ночка
выдалась еще та.
– Я говорю, что нашего отказника
нужно выписывать. Ну, честно, нет уже ни одного показания, чтобы
держать его в реанимации.
– А. Ты опять за свое…
Фокин встал. Подошел к стенке, в
одной из шкафчиков которой у него было организовано что-то вроде
полевой кухни: чайник там, микроволновка, капсульная кофемашина. С
тоской покосился на опустевшую вазочку, где обычно хранил печенье
на перекус. Соскреб ложкой со стенок плошки засахарившийся конфитюр
(кто-то еще по осени припер ему в благодарность) и сунул в рот. Ну,
хоть что-то.
– Так я оформляю выписку?
– А, не. Ты че? Куда его? В дом
малютки?
– Можно для начала в детское
сбагрить. Пусть ему еще там что-нибудь полечат. Что, в первый раз?
Вообще не пойму, какого черта ты с этим пацаном носишься. Ну
правда.
Фокин застыл. Желваки вздулись на
небритых щеках. Нет, он понимал. И даже не осуждал, что вы. Работа
у них такая – или черствеешь, или выгораешь в два счета. Так что
Ленку, числящуюся у него в отделении неонатологом, он ни в чем не
винил. Просто… Ну, как-то ему не по себе стало. Ни с того ни с
сего, считай.
– Пусть еще у нас полежит.
– Зачем? Ну зачем, Гордей
Александрович? Чтобы ты еще больше к нему прикипел?
Под просторную робу Фокина
скользнули нежные женские пальчики. Прошлись по покрытому короткой
шерстью животу. Мочку уха сжали пухлые губы. Но в этот раз ничего
не откликнулось – может, потому что Фокин знал, на кой черт это все
делается. Будучи умной бабой, Ленка понимала, что в открытую с ним
бесполезно спорить, вот и действовала в обход… Точнее, пыталась.
Все же тут для порядка надо отметить, что старалась она
впустую.
– Лен, перестань. Не сейчас же!
– А когда? Там Новый год, я себе аж
три дня выходных выбила. Нас родители мужа в гости ждут. У них там
хорошо, и детям раздолье – горки, снег…
Да, словом – нормальная жизнь. Это у
него все не как у людей.
– Меня на приемку нового
оборудования ждут. Перестань.
Голос Фокина наполнился тяжелыми
свинцовыми нотками. Обычно это действовало безотказно, не подвело и
сейчас.
– Ладно, – сдалась Лена, отходя в
сторону. – Но отказника все равно нужно выписывать.
– Я сказал – нет. Все! Ни слова
больше. И субтитры с лица сотри, – хмыкнул Гордей, глядя на
недовольно скривившуюся любовницу. Та с оскорблённым видом отошла в
сторону. И вот какого хрена, спрашивается? Разве он у нее совета
просил? Нет. Не те у них отношения. Поэтому вообще непонятно,
почему она на него насела. Выпиши – да выпиши. Да если бы он хотел,
чтобы кто-то выносил ему мозг – уже бы давно женился.
Прерывая его невеселые мысли, дверь
в кабинет распахнулась.
– Гордей Саныч, там вас ищут!
Говорят, оборудование какое-то привезли! – выложила, просунув
голову в щель, его лучшая санитарка и смерила Ромашову неприкрыто
враждебным взглядом.
– Иду. Елена Степановна… – кивнул на
выход. – Давай, остальное потом.
И закрутила суета. Коробки,
документы. Нужно было все сличить, убедиться, что в накладных все
верно. Как же Фокин это дело ненавидел! Как будто года мало.
Обязательно надо под конец бюджеты освоить. А ты бегай потом, как в
жопу ужаленный! С другой стороны, лучше уж пусть так.
– Осторожней! – рявкнул Гордей.
– Тяжелая зараза, – пропыхтел один
из рабочих, снаряжённых ему в помощь главврачом.
– Ничего, – влезла в разговор та
самая санитарка. – Труд сделал из обезьяны человека!
Не получив ожидаемого сочувствия,
Петрович раздосадованно закатил глаза. Зыркнул то на Серафиму
Алексеевну, то на бедную постовую, которая как раз решила
перекусить бананом.
