Единственный совет, который дала мне тетя, отправив во взрослую
жизнь, был так себе. Уважай себя, никогда ни за кем не бегай. Даже
за автобусом не надо бегать, вторил ей мой дядя.
Времени с той поры прошло всего ничего, и вот сейчас, отбросив
прочь всякое уважение к себе, спотыкаясь о щебень и поднимая клубы
пыли, я мчалась вдоль железной дороги к кривой хибарке, отдаленно
напоминающей станцию.
Я катастрофически опаздывала на поезд. Точнее, он догонял меня
на всех парах, и находись станция чуть дальше, шансов у меня не
было бы. Впрочем, и сейчас было непонятно: успею или нет.
Фифти-фифти. А раз пятьдесят на пятьдесят, то я, не привыкшая
быстро сдаваться, пыталась опередить эту железную тварюгу.
На мгновение остановилась перевести дух и хоть краем глаза
осмотреться: где же я нахожусь. Может, мелькнет знакомый пейзаж и
бежать за поездом станет неактуально.
Вдали справа блестит на солнце, как пленка, вода в речке. Узкой,
с заросшими берегами.
Людей здесь явно не бывает. Иначе изумрудная зелень травы была
бы испещрена тропинками и удобрена пластиковым мусором.
С далью все понятно. Перевожу взгляд поближе. Обзор закрывают
кусты с осыпающимися листьями, — и это летом! — протягивающие ветви
в сторону железнодорожного полотна, словно собираются его схватить.
И чуть поодаль, за кустами возвышаются ели.
Если присмотреться, то на самой верхушке можно увидеть большой
растрепанный шар, из которого торчат засохшие ветки. Гнездо галки
или вороны.
Я вздохнула. Сразу понятно — глухомань. Но все равно перевела
взгляд налево. Однако и там ничего нового, кроме елей и
придорожного кустарника не увидела.
Хочу я того или нет, придется смириться: меня занесло далеко и
домой попаду нескоро. Может, даже не сегодня.
Разумнее всего сейчас не глазеть по сторонам, а привести
гардероб в порядок, ускориться и добраться до станции раньше
поезда. Прекратив рассматривать окрестности, я снова побежала к
станции и прямо на ходу принялась разглядывать свою одежду.
От любимых босоножек осталось только название. Теперь у меня на
ногах болтались запыленные, ободранные тряпочки. Глядя на них, не
поверишь, что еще недавно подружки наперебой спрашивали, где я их
купила.
На проплешинах, свободных от щебня во время бега я зачерпывала
горсти пыли и что есть мочи, сама того не желая, подбрасывала ее
вверх и вперед. Сам же щебень, покрывавший большую часть дороги, до
крови раздирал пальцы на ногах и царапал нежную бархатную
поверхность босоножек.
Их мне было жальче всего, ведь обошлись они мне в целую
стипендию! Вот что теперь с ними делать?
Юбка, за которой я, на минуточку, ездила к черту на рога, во
время бега то и дело цеплялась за растущие вдоль дороги колючки. И
ей конец! А блузка… Я глянула вниз, на грудь, и от неожиданности
увиденного мой мозг перестал двигать ногами, а поскольку остальное
тело еще было не в курсе этого маневра и по инерции двигалось
вперед, я с громким воплем рухнула в песок и щебень, которые еще
минуту назад закидывала в воздух.
Откашлявшись я резво вскочила на ноги и, стараясь не думать о
пронзившей колено боли, оглянулась и попыталась рассмотреть, далеко
ли поезд.
Поезд был недалеко, и если я хотела успеть, мне следовало
ускориться.
На ходу вскинув руки, я провела ими по блузке, в надежде не
глядя скинуть поганое насекомое... Если глянуть, то можно снова
грохнуться оземь, а мне это сейчас совсем некстати. Поэтому
проклятого черного вроде бы паука приходится ловить вот так
нетрадиционно.
Наконец подушечками пальцев нащупала мелкий шевелящийся шарик и
с омерзением тряхнула рукой и разжала кулак. Брррр... Ненавижу
пауков. Совсем много их стало этим летом.
Когда я, нарушая все правила, мчусь к станции через рельсы,
поезд уже не только виден, но и осязаем. От него исходит волна
жара, которая резво поглощает меня и, рассекая густой застоявшийся
летний зной, несется дальше.
