Ниссима Лакмер присела на камень, чтобы отдышаться. Солнце раскаленной монеткой уже клонилось к горизонту, оставляя после себя в сиреневом воздухе приятное тепло. Но камни были холодны, весеннее солнце не успевало их нагреть, поэтому старушка подложила под седалище плед, предусмотрительно захваченный из дома.
Эта весна, ранняя, солнечная, выпорхнула из-под снега яркой бабочкой, и поля и леса вокруг Груембьерра окутало разноцветьем: хрустальные крокусы, нежные голубые пролески, желтые первоцветы, крепенькие гиацинты и белоснежные нарциссы ликующим хороводом окружили город. Птицы старались перекричать друг друга, а сам Груембьерр потонул в цветущих яблонях и вишнях. Однако отнюдь не сияющая красота природы вытащила старушку из теплого дома и заставила с утра до вечера таскаться по склонам горы Гронен.
Лакмер посмотрела на туго набитую корзинку, стоящую у ее ног, пожевала губами и занялась подсчетами:
– Один рейм за два фунта. Но сегодня отнести уже не успею. Пока дойду, лавка закроется. А до утра подвянуть могут. Ладно, главное, чтобы не подсохли, тогда меньше весить будут. Надо будет корзинку на чердаке спрятать. А то и так зять говорит: «Вы бы, дескать, мамаша, хоть леденец внукам купили. Живете у нас, столуетесь, а ни монетки от вас не видим. А ведь у вас в банке деньги лежат, что вы от покупки дома выручили. И прочие-разные доходы вы имеете. Вон на майскую распродажу сколько вещей наготовили! Тоже ведь доход, как ни крути». Ишь ты, на доходы мои зарится, аферист. А вот накося тебе выкуси! Сдохну, с собой все заберу! – и Лакмер показала своей корзинке большой кукиш.
Гора Гронен пестрела белыми анемонами все начало мая. Если выращенные в теплицах анемоны не имели особо выраженного запаха, то дикие цветы, растущие у подножья горы, источали особый аромат – сладко-горький, так ценимый в духах и туалетной воде. Однако это было в самом начале их цветения, которое нужно было еще вовремя застать.
Ниссима Мальди, хозяйка парфюмерной лавки, не имела ни склонности, ни времени ползать по камням (да и комплекция ей не позволяла), однако щедро платила сборщикам трав и цветов. В этом году анемон было особенно много, и Лакмер бодро скакала от одной куртинки к другой, с жадностью подсчитывая, сколько монет она сможет содрать с ниссимы Мальди. И доскакалась. Лишь когда жар солнца стал остывать, старушка сообразила, что в погоне за деньгами, то есть за цветами, забралась слишком далеко. С сожалением окинула нетронутые цветущие кустики и повернула назад. Усталость накатила на нее в самом неподходящем месте, поэтому Лакмер нехотя сделала привал в скрытом от глаз закутке между высокими валунами.
Место, где старушка остановилась, издревле пользовалось дурной славой. Испещренный непонятными пиктографическими знаками круглый камень, рассказывали, в древности служил то ли алтарем, то ли местом сбора служителей кровавого культа. Все это Лакмер рассказала ее бабушка, а той ее бабушка, и знание это уходило корнями в седую старину. И ох как права была Лакмер, когда в декабре, застав около этого камня непонятных девиц, пыталась сигнализировать детективу о ведьмином шабаше. Но разве кто послушает мудрую женщину? Напрасно Лакмер грозила ниссу Слоувею тростью и требовала принять немедленные меры. Плюнул на нее, анчутка, и заявление под сукно пихнул. А что получилось в результате? Ох, лучше и не вспоминать.
Теперь мимо этого страшного места не ходили даже днем, но выбившаяся из сил Лакмер вынуждена была выбрать этот путь, как кратчайший до дома. Вокруг царила тишина, и только ветер перекидывал под камнями сухие листья на еще не успевшей порасти травой земле.
Тем более старушка удивилась, когда услышала человеческие шаги. Испуганно икнув, Лакмер замерла. Ничего хорошего от визитера она не могла ждать. Ну какой бы нормальный груембьеррец осмелился пойти на закате солнца в это гиблое место?
