Иван пригнулся и упал на колени, услышав зычный голос своей бабушки, эхом разносившийся по огороду. Он прятался, тайно покуривая.
– Ну, паршивец! Явись только домой, узнаешь, где раки зимуют! – злилась баба Нюра, которую он вовсе не боялся. Ну, как не боялся? Побаивался. Слегка. Рука у неё была тяжела, а её батожок превращался в грозное оружие, если старушку осердить. Сам Иван никогда его на себе не испытывал, но зато видел, как прошёлся батожок один раз по хребтине быка, случайно забредшего в их огород. Бык подкинул зад и галопом понёсся прочь, протяжно мыча – настолько тяжёл был удар Нюры, несмотря на её семидесятилетний возраст.
Это лето 1989 года тринадцатилетний подросток планировал провести в пионерских лагерях или, на худой случай, на школьном дворе. Там вечерами собирались подростки побренчать на гитарах и опробовать, так сказать, вкус взрослой жизни, тайком покуривали, выпивали. Но родители решили иначе и отправили сына в Ёлошное – к древней бабке и чересчур правильному дяде Андрею да тёте Тане, которые денно и нощно выносили ему мозг.
– Долго собираешься тут сидеть? – колыхнулись высокие листья лопуха, в зарослях которого он прятался.
Это Полина – младшая сестра, погодка – разыскала Ивана. В отличии от брата ей в деревне нравилось. Она нашла себе подруг, таких же малявок, как она, и девчонки с упоением делали секретики в потаённых местах, прикрывая осколками стекла цветы и фантики; лепили на ногти лепестки космеи; качались на качулях, излаженных местными жителями за деревней; купались и чувствовали себя совершенно счастливыми.
– Бабушка злится, что ты до сих пор грядки не полил, а ведь время уже девять!
– Вот именно! Девять! Понимаешь? Де-вять! Я спать хочу в это время, а не грядки эти долбанные поливать! Что за манера будить нас в шесть, чтобы накормить горячими блинами? Их нельзя постряпать в десять, в одиннадцать?
– Если бы ты всю ночь не басарганил с местными, то и спать бы не хотел, – разумно заметила сестра, зная, что Ваня сбегает каждую ночь через окно малухи, где он спал, на гулянку.
– Но ты же меня не сдашь? – спросил Иван, поднимаясь во весь рост и оглядываясь: бабушки нигде не было видно.
– Нет конечно, но и поливать грядки за тебя я больше не буду! Знаешь, какие вёдра тяжёлые? Я сегодня, пока их от озера носила, все руки себе вытянула!
– Спасибо! – буркнул ей брат в ответ. И спросил, направляясь в огуречню: – Пошли купаться?
Шаря под шершавыми листьями, набрал он в подол футболки крепких, сладких огурчиков – славилась ими бабушка, знавшая секрет их выращивания. А какие у неё вырастали помидоры! Мясистые, сладкие, что твой мёд! Арбузы и дыни были для них не в диковинку, а в саду наливались спелостью краснощёкие яблоки и тонкокожие груши.
– Соль прихвати из дома и хлеба, – попросил он сестру, побежавшую в дом за купальником.
Летний день, пахнущий жарким солнцем, пряным ветром и огурцами, катился по земле, приветливо улыбаясь и кивая головой хорошим знакомым.
Нюра же в это время, опираясь на свой батожок, добралась до дома Андрея – своего племянника, хотя и относилась она к нему, как к сыну. Там ее встретили жена племянника и дочери: девятнадцатилетняя Марина, любимица бабушки, и семнадцатилетняя Надя. Жена Татьяна как раз была в отпуске, хотя отдыхом это назвать было сложно, ведь в школе, где она работала директором, шёл ремонт. Марина же, студентка педагогического, приехала этим утром к родителям на каникулы.
– Понимаешь, Танюша, совсем от рук отбился шельмец. Меня не слушается, по дому не помогает, ночами шляется где-то, думает, я не знаю, – жаловалась бабушка Нюра хозяйке, усадившей её за стол. – Ппусть Андрей им займётся, на работу пристроит, а то ведь на мыло изойдёт ирод от безделья-то!
