Каждая история любви
уникальна.
В нашей сладкое начало, горькая
середина,
несколько вырванных страниц и
заляпанных чернилами абзацев.
Но каким же будет конец?
Чувствую на себе два десятка глаз, кожей ощущаю их липкую
панику, слышу перешептывания, будто эти серьезные дяди вдруг разом
превратились в нерадивых школьников и уточняют у соседа по парте
правильно ли они услышали учительницу.
Я бы солгала, если бы сказала, что чувство полной власти над
ними не приносит мне удовольствия. Полгода, что я провела в
управленческом кресле, они относились ко мне как к безмозглой
барби, которая даже универ не смогла окончить.
И вот теперь я самодовольно обвожу взглядом их перепуганные лица
и специально дольше задерживаюсь на Владимире Ковальском —
генеральном директоре компании моего отца. Именно он все это время
командовал парадом, несмотря на то, что официально главной была я.
Ну как официально… почти. На самом деле, только сегодня я законно
вступила в наследство и впервые за полгода сама созвала совет
директоров.
Вот только в его глазах, в отличии от коллег, паника
отсутствует. Он смеряет меня очередным снисходительным взглядом и
на выдохе с усмешкой произносит:
— Алиса Михайловна, если бы вы закончили университет, ну или
хотя бы потрудились прочитать устав принадлежащей вам компании, вы
бы были в курсе, что все важные решения принимаются только путем
голосования совета директоров. А решение “закрыть компанию к
чертовой матери” является, безусловно важным.
Чувствую как кровь отливает от лица и сердце начинает
отплясывать безумную чечетку. “Черт, черт, черт! Как я могла так
просчитаться?? Все эти шесть месяцев я жила только одной мыслью,
что скоро уничтожу любимое детище отца. На каждой планерке, на
каждом совещании я терпела насмешливые взгляды Ковальского и его
свиты и мысленно представляла его выражение лица, когда объявлю о
том, что хочу закрыть компанию. Не продать, не подписать “слияние”
с конкурентами, а просто закрыть. Стереть с лица земли, чтобы через
несколько лет никто и не вспомнил о великой империи Михаила
Крейтора.
Ковальский снова усмехается и окидывает снисходительным взглядом
своих коллег, которые, кажется, все это время не дышали и сейчас
дружным хором выдыхают и преданно смотрят на него как на
спасителя.
— Я сегодня подписала бумаги, по которым являюсь полноправной
владелицей “МиКрейта”, — упрямо повторяю я, хотя умом понимаю — я
проиграла. Ковальский бы не стал так самодовольно лыбиться, если бы
был хоть какой-то шанс, что я могу уничтожить компанию.
— Все верно, — кивает мужчина. — Но вашему отцу принадлежали
всего 50% акций.
Остальные, можно сказать, поделены между присутствующими здесь
членами совета директоров.
— Можно сказать? — неуверенно уточняю, цепляясь за странную
формулировку. Я заранее готова к насмешкам со стороны этих
напыщенных индюков, но тем не менее задаю вопрос.
Да, я не закончила университет, бросила в конце четвертого курса
и ни разу об этом не пожалела. Положа руку на сердце, с моей тягой
к учебе, наличие диплома вряд ли бы что-то изменило. Юриспруденция
меня никогда не интересовала и я поступила на юрфак лишь потому что
на этом настоял отец.
— 45% акций принадлежат совету директоров, еще 5% поделены между
мелкими акционерами. Без возможности продажи, — он моментально
тушит едва успевшую зародиться надежду. — Любая продажа акций тоже
происходит только после голосования. И как вы можете догадаться,
шансы на то, что кто-то из акционеров поддержит вашу бредовую идею
закрыть компанию, которая приносит им неплохой доход, весьма малы.
Я бы даже сказал, ничтожны.
Мне хочется просто исчезнуть. По-детски спрятаться за родителем,
чтобы он загородил собой от этих липких взглядов и насмешек. Вот
только родителей у меня нет. Отца не стало полгода назад, а мамы…
маму он убил, когда мне едва исполнилось пять.
