«Иногда надо не думать, а делать
Но лишь иногда…»
Я стояла на балконе и пускала кольца
дыма в небо. За стеной ругались соседи. Скандалили они каждый день,
и я искренне не понимала, почему Ульяна до сих пор не ушла от
мужа.
‒ Спроси денег у родителей! ‒
начинал сосед. ‒ Когда ты уже начнешь нормально зарабатывать?
‒ Мы уже сто раз об этом говорили,
Саш, ‒ устало увещевала его жена. ‒ У родителей нет возможности нам
помочь, да и не настолько мы нуждаемся. И на какую работу я выйду,
если Макса в садик только в следующем году возьмут. Наша очередь
еще не подошла, ‒ и как ей не надоело в который раз ему это
говорить?
‒ Отдай его в платный сад!
‒ А толку? Вся моя зарплата тогда
будет уходить на него. А еще сын будет постоянно болеть. Я буду
сидеть на больничных, получать за них гроши, вот только платить за
время его отсутствия в группе все равно придется.
‒ Тогда найди работу, где хорошо
платят!
И так по кругу. И насколько бы не
было у соседки железное терпение, оно разбивалось об эту глухую
стену непонимания. Она срывалась на крик, кидалась в слезы. У
ребенка начиналась истерика, и тогда муж обвинял ее в том, что она
довела ребенка. О своих родителях я такого не помню, они жили душа
в душу, папа, кажется, и голоса на маму никогда не повышал. Я бы
хотела, чтобы когда-нибудь, и у меня случилась такая любовь как у
них.
Но здесь каждый день было одно и то
же. Иногда так хотелось зайти к ним и надавать пощечин, да только
не поможет. Мне временами казалось, что он просто вымещает на ней
скопившуюся за весь день злобу, зависть или самоутверждается за ее
счет. А в ответ на вопрос, почему она от него не уйдет, я слышала
лишь, что она его любит, что его очень любит сын и даже представить
невозможно, как она их разлучит, что он, в принципе, неплохой, не
пьет, не гуляет, участвует в воспитании ребенка. Вот только было
что-то в ее голосе, какой-то надлом. Будто часть ее уже не подлежит
восстановлению. Частью она мертва. И это он убил ее.
Наверное, поэтому мы сдружились
по-соседски. Часть меня тоже умерла. Вместе с моими родителями
одиннадцать лет назад.
Странно, вот только что у тебя были
родители, дом, как говорят, «полная чаша», семейные ужины каждый
день, выходные в парке, каникулы на море или в горах. И все это
одномоментно разрушилось. Папа забирал маму с бабушкой из театра,
когда пьяный водитель гелендвагена не справился с управлением.
Полицейский сказал дедушке, что у них не было шансов. Дедушка же не
смог пережить потерю. А больше у меня никого не было.
Вот так счастливая девочка,
отличница, спортсменка и любимица семьи попала в детский дом.
Больше не было ни свечей на день рождения, ни поцелуев на ночь, ни
опозданий в музыкалку, просто потому, что в детдоме не было
пианино, а уроки музыки заключались в хоровом пении. Зато были
всяческие «приколы» от товарищей по несчастью, опрокинутая еда,
порезанная одежда, подножка на лестнице, это самое малое, из того
что мне пришлось пережить за шесть лет в детдоме. Меня не любили,
мне завидовали, хоть я и стала сиротой, но изначально у меня была
семья, были любящие родители, а еще у меня была своя собственность
и доход. Пусть недоступные до совершеннолетия, но дающие билет в
будущее. Мне было двенадцать. Сейчас мне двадцать три, больше нет
той растерянной девочки, теперь я знаю себе цену и отомстила всем
обидчикам, которым сочла нужным отомстить. А в узких кругах меня
зовут «Нотой», хотя я уже очень давно не садилась за пианино.
Звонок отвлек меня от размышлений, и
я с сожалением потушила недокуренную сигарету. Знаю, вредно, но
пока никак не избавлюсь от этой привычки, нет-нет, да тянутся руки
к пачке. Потом, здоровьем займусь чуть позже. Незнакомый номер на
экране удивил, но обрадовал.
