– Помогите!
– Скорей!!!
– Сделайте же что-нибудь, даме дурно!
Взволнованные голоса, слегка приглушенные, чтобы соответствовать
траурной обстановке, заставляли публику поворачивать головы и
всматриваться в полумрак часовни, но особого впечатления не
производили. В домашнем храме особняка князей Фаэлир было
необыкновенно душно, и неудивительно, что симпатичная рыженькая
барышня все-таки сомлела в этой атмосфере показного горя и
реального отсутствия кислорода, еще и насквозь пропитанной
навязчивым запахом лилий.
Уже полгода вилла принадлежала весьма известному в городе
банкиру Ирифу Яне, но столица упорно продолжала называть ее именем
прежних владельцев, с последней представительницей которых сейчас и
прощалась. Когда на закате леди Илэйн отправится к всеблагим,
никого больше из высокого рода темных князей Фаэлир по эту сторону
грани не останется. По крайней мере, у большинства присутствующих
сомневаться в этом факте особых причин не было.
Толпа, собравшаяся, чтобы проститься с бывшей женой обоих
владельцев дома – прошлого и нынешнего, никак не хотела редеть.
Наоборот, казалось, что народ с каждым часом лишь прибывает. Не то,
чтобы леди была слишком популярна в городе, но в последний год о
ней пошло столько неоднозначных сплетен и слухов, что многим
захотелось увидеть ее собственными глазами, пока такая возможность
еще есть. Ну и на особняк, обычно публике совершенно недоступный,
чего б заодно не поглазеть?
Так что ручеек жаждущих сказать последнее «прости» бывшей
княгине и банкирше целый день тек через часовню, становясь с каждой
минутой лишь полноводней.
Большинство горожан и горожанок молча и неспешно проходили мимо
постамента с гробом; вытянув шеи, заглядывали в него, пытаясь
рассмотреть точеное, лилейно бледное лицо и тяжелое траурное
платье, сплошь расшитое золотом и аметистами; не слишком искренне
отвешивали ритуальный поклон и столь же неторопливо, в общем
потоке, двигались к противоположной двери – на выход. К свету и
воздуху. Правда теперь разглядеть и запомнить пытались уже не
покойницу, а обстановку: несколько рядов потемневших от времени
резных скамей с бархатными сиденьями; потрясающей красоты мозаичные
фрески, эффектно посверкивающие в полумраке благодаря встроенным в
стены золоченым светильникам; недавно замазанные, но упорно
проступающие сквозь побелку на потолке гербы прежних владельцев...
В принципе, большинству любопытствующих этого вполне хватало.
И лишь изредка кто-нибудь отделялся от этого потока, чтобы
положить бледную розу к ногам покойной или вознести за нее тихую
молитву, присев на одну из скамей рядом.
Уже второй день прощание шло по накатанной, обходясь без
неожиданностей и расхолаживая многочисленную, но малозаметную
охрану. Собственно, и обморок, приключившийся с барышней,
неожиданностью было не назвать – удивляло скорей, что такого не
случилось раньше. И не упади девица в сторону покойной, едва не
своротив гроб, это и происшествием бы никто не посчитал.
А так да, охранники здорово взбодрились, пытаясь удержать от
падения тяжеленную, изукрашенную медными цветами конструкцию с
телом внутри. Да потом еще и барышню пришлось приводить в себя и
выпроваживать – та вместо этого все время норовила присесть на одну
из резных лавок… Но в целом внезапная суета скорее скрасила
охранникам нудное дежурство, чем вызвала раздражение.
И никто из них не заметил, что высокий монах, сидевший на задних
скамьях с самого края, неспешно поднялся, поглубже надвинул капюшон
широкого серого плаща, полностью скрывая лицо, и шагнул вовсе не к
выходу, а в дверь, ведущую к внутренним покоям.
