Глава 1
Наши дни
Бритва скользила вдоль скулы, снимая
пробившуюся щетину вместе с пеной.
В запястье резко прострелило, как
это бывало последнее время.
Чертыхнулся.
На коже, будто капли кровавой росы,
выступила мелкая алая россыпь. Досадливо бросил станок в раковину,
потянулся за полотенцем и стер с подбородка остатки мыльной массы.
А потом наткнулся на собственное отражение в зеркале и на несколько
секунд замер, запоздало отмечая, насколько пустой у него сейчас
взгляд и заторможены реакции. С влажной взъерошенной челки на серое
сквозь смуглость лицо падали капли воды, вид его был диковатый,
дурной, складки и борозды уже давно не просто наметившихся, а
прочерченных возрастом морщин стали глубже и четче, будто это вовсе
и не он. Хреново выглядел, хотя никогда не запускал себя, даже в
самые черные дни.
Астахов был педантом во всем,
включая собственный внешний вид. Идеальные стрижки, идеальные
рубашки, идеальные манеры, идеальная репутация. А теперь засбоило.
За*бался. Рано или поздно должен был. Это почему-то особенно
взбесило, будто бы не имел права, будто бы он – машина, которая не
может перестать выполнять положенный ей набор функций. Но поди ж
ты, перестал. Даже от дивана отодрал себя с трудом, двигаться не
хотелось, подкатывало и словно придавливало сверху неподъемной
тяжестью, но он уперто заставлял себя передвигать ноги. Раньше
сверхусилия помогали вернуться в нормальность, а сейчас… сейчас он,
к черту, порезался. Потому что пальцы подрагивали, потому что в
суставе… как это?.. нарушен кровоток? Потому что нехрен было всю
ночь курить в кабинете, то и дело затяжка за затяжкой вбирая в себя
никотин, который, сука, все равно не давал забыться.
Антон с отвращением поморщился,
открыл кран с холодной водой и сполоснул лицо. После чего прижег
лосьоном рану и свалил из ванной в кухню, варить себе кофе, благо
кофемашина не сбоила, в отличие от него. Запоздало вспомнил, что
надо бы решить вопрос с домработницей, потому что за последние семь
лет он отвык самому себе готовить, да и лишние полчаса сна давно
уже были в приоритете, а теперь, когда Розу пришлось уволить,
комфорт из жизни тоже ушел. Но в ее лепет о том, что она ничего не
знала, верилось с трудом, а лгунов Астахов не терпел так же, как
несвежее белье, замызганную посуду или невыброшенные тюбики зубной
пасты, валяющиеся на полочке у зеркала. Мерзость.
Пока пил кофе и потихоньку приходил
в себя, щурясь от яркого октябрьского солнца, пронизывающего
золотом клен напротив окна и приумножающего свет в помещении,
прикидывал, заскочить ли позавтракать по пути на работу или забить.
Аппетита не было, наоборот мутило, но жрать надо. Видел бы его
отец. Им обоим повезло, что не видит. Нет, ничего такого, Павел
Андреевич уже третий год жил у Балтийского моря с новой супругой и
радостно дышал соснами. Звал к себе в отпуск, настойчиво ввиду всех
новых обстоятельств.
Может, и поедет, - мечтал иногда
Астахов, - разгребет все дела и поедет.
А пока собирался ехать в офис.
Он вышел из квартиры в 9:10 утра,
благоухая удовым ароматом, в едва ли не хрустящей от свежести
рубашке, коричневом твидовом пиджаке в мелкую клетку, сидевшем на
нем как влитой, и темных брюках. Туфли были начищены до блеска.
Волосы уложены назад и вились кольцами по затылку. То, что
творилось с ним последние несколько суток, когда он оставался один,
выдавала лишь серость лица, так никуда и не девшаяся, порез на
скуле и ноющее запястье. Но то ныло само по себе уже несколько
месяцев. Времени ходить на процедуры не было.
Лифт плавно опустил его на первый
этаж. В знак приветствия обменялись с консьержем кивками. Какая-то
дамочка с псиной породы джек-рассел-терьер пролетела ему навстречу.
И лишь подъездная дверь отделяла его от нового дня, в котором опять
придется притворяться, что все как с гуся вода.
