Просыпался долго. Еще дольше заставлял себя выбраться из постели
– на работу категорически не хотелось. Хотелось в отпуск. Который,
впрочем, был не за горами.
И эта позитивная мысль стала
решающей, подвигнув Германа Липковича решительно проследовать из
спальни в кухню. Кофе должен был убедить в правильности намерений.
Но вместо этого мерные звуки капель в кофеварке навевали желание
вернуться обратно в кровать.
Герман чертыхнулся и поплелся в душ.
Поплескаться не удалось. Ровно через три минуты и восемнадцать
секунд раздался стук в дверь.
- Гера, ты там долго? – голос Юльки
звучал жалобно и сонно.
- Недолго, - ответил Герман,
усиленно сгоняя холодным душем сон.
- Ну Гера-а-а! - снова протянула
Юлька. Потом, судя по звуку шагов, ее понесло в смежное с ванной
помещение, где она и застряла еще на несколько кратких
минут.
- Что случилось? – спросил Липкович
чуть позднее, отхлебнув кофе, когда и Юлька, наконец, добралась до
кухни.
К этому моменту он был одет, выбрит
и благоухал одеколоном, подаренным на День святого Валентина. Она
улыбнулась и оторвала взгляд от пудреницы, в которую внимательно
разглядывала веки, сейчас чуть более припухшие, чем
обычно.
- Ничего не случилось, - сообщила
Юлька, четко произнося каждый звук. У нее была потрясающая дикция.
С таким артикуляционным аппаратом впору работать на телевидении. С
такой внешностью – тем более. Самое место в кадре. Она быстро
припудрила нос и тени под глазами и полюбопытствовала: - А должно
было?
- Ну мало ли… - отозвался Герман и,
разглядывая Юльку, поинтересовался: – Ты как, со мной?
- Не-а, - мотнула она головой. – Я в
универ. Это надолго. Надеюсь, прикроешь меня перед великим и
ужасным? Кроме пациентов, у меня еще отчет.
Юлька проходила интернатуру и
настоящим врачом ее пока ни Липкович, ни, тем более, великий и
ужасный, не считали. И многое сходило ей с рук.
- Прикрою, но не вводи это в
систему, - поморщился Герман.
- Ты же меня знаешь!
Липкович буркнул в ответ что-то
малоразборчивое и заговорил о другом:
- Сегодня вечером буду
поздно.
Ее бровь приподнялась, она
захлопнула пудреницу. И заинтересованно посмотрела на
Германа.
- Встреча старинных друзей, -
пояснил он и поднялся из-за стола.
- Бабы будут? – хмыкнула
Юлька.
- Ревнуешь? – весело спросил
Гера.
- Я не ревнивая. Гуляй. Но если
придешь под утро, кроватку сам найдешь, укладывать не
стану.
- Как скажешь, - согласился
он.
Добравшись до клиники без
приключений и задержек в пробках, Герман Липкович, успешно
оправдывающий надежды своего профессора-нейрохирурга, сперва
занялся бумагами Юльки. У самого Липковича оставался единственный
пациент, да и тот сегодня выписывался. Остальное все после
отпуска.
В ноутбуке что-то негромко
погромыхивало, отдаленно напоминая музыку, под которую легко
составлялся отчет. Свою профессию Герман выбирал сознательно, и она
ему нравилась. Но нельзя было не признать, что дни тишины и покоя
дороги ему так же, как и наполненные работой и людьми, когда вечер
наступал слишком быстро и неожиданно, и хотелось поскорее добраться
домой, завалиться на диван, бездумно переключать каналы в
телевизоре и слушать возню Юльки, временами не в меру
активной.
Например, в прошлом месяце она
переклеила обои в прихожей. Почти самостоятельно. Утром он уходил
на работу, и ничего не предвещало перемен. Вечером пришел в
разгром. С обрывками бумаги на полу, сдвинутым шкафом и
торжествующей Юлькой, встречавшей его словами: «Нам надо сюда еще
зеркало повесить!» До выходных идея купить зеркало позабылась. Она
потащила его за город кататься верхом. Конный спорт был великой
страстью семьи Нескородевых. В том числе и Юльки. А еще, имея
медицинское (ну, какое получилось) образование, она была страстной
поклонницей нетрадиционной медицины. И бесконечно ставила
эксперименты на своих близких. Слава богу, хоть не на
пациентах.
