Аннотация: Он никогда не
видел океана, возле которого она выросла. Она знала наверняка, что
он совсем ей не нравится. Их жизнь – как рельсы, которые, сойдясь
на короткий отрезок пути, неизбежно потом разойдутся. И однажды на
склоне лет он скажет: «А она была хороша!» Чтобы в ответ через годы
прозвучало: «Может быть, я даже его любила».
Авторы не имеют исторического
образования, более того, авторы не являются бретоноведами,
вьетнамоведами и прочими -ведами. Однако традиционно стараются
казаться умнее, чем они есть, и заранее просят прощения за
возможные неточности и ошибки. А еще художественного вымысла никто
не отменял, потому авторы планируют усиленно списывать на него.
Ну и как там положено? Все герои и
события вымышлены. Любые совпадения случайны.
Без посвящения.
Но для меня и тебя.
Москва, июль 1980
«Моим самым долгим
кошмаром был голод. Он преследовал меня, когда война давно уже
закончилась. Он и сейчас заглядывает – дышу ли еще».
Она не различала ни его лица
целиком, ни отдельно глаз или носа, или энергично двигающегося
подбородка. Но видела четко очерченные мясистые губы, произносившие
эти слова. За мгновение до те же самые губы ее целовали. А потом он
вдруг заговорил, разбивая вдребезги хрустальный клубок мыслей, в
котором яркими разноцветными вспышками искрилась вся ее жизнь.
Те же сияющие осколки играли в
сомкнутых, перепутавшихся ресницах и резали по зрачкам, отпечатывая
в голове понимание, что наступило утро. Аньес проснулась.
Проснулась она – Аньес.
Она всегда просыпалась первой, а
потом исчезала, едва сознание наполняло воспоминаниями, кто она и
где она. Конечно, это солнце ее разбудило. Скользило по окну,
задело подоконник, отразилось в бледно-серых, водянистых, выцветших
глазах, немного подслеповатых, но хорошо различающих свет.
Аня, так ее здесь называли, еще
неплохо держалась, если бы не эти глаза, которые лишь недавно
начали выдавать возраст. Шестьдесят два – не шутка. Большинство
людей, не знавших ее, давали ей не больше сорока пяти. Хорошо
сохранившаяся кожа лица, резкость черт которого с годами стала
достоинством, указывающим сперва на характер, а уж потом
заставлявшим присмотреться, чтобы разглядеть скульптурную
вылепленность линий. Живи она как-то иначе, была бы запечатлена в
виде бюста Марианны. Почему нет? Стала бы актрисой или певицей.
Знатно повеселилась бы.
Аня потянулась, разминая и заставляя
хрустеть все еще гибкое и стройное тело, довольно крепкое, но
тонкое. На нем ее выдавали голубоватые вены, иногда более ярко
вздыбленные на ногах, и недостаточно ухоженные руки. Из-за работы с
химикатами по молодости изрядно подпортила кожу, лишь с годами
научившись использовать перчатки. Впрочем, тогда она об этом не
задумывалась. Но сморщенные ладошки могли бы выглядеть чуточку
лучше, если бы не множество мелких шрамов. Вот у Марселя – у того
их не было. Видимо, реактивы для проявки фотографий так действовали
лишь на нее, вызывая сильнейшее раздражение.
Но маникюр у нее был хороший,
аккуратный. Зинаида наловчилась со временем, и это искусство стало
ей по плечу.
Некоторое время поразглядывав
пальцы, Аня вдруг шумно охнула и вскочила с постели. Аньес,
конечно, уже ушла, но и сама Аня все еще кое-что помнила.
Зарядку она проигнорировала, хотя
привычка разминаться выработалась в обязательную программу каждого
утра. Сейчас было не до того.
- Зина! – крикнула она вглубь
квартиры. – Зина, который час?
- Восемь тридцать, - раздался густой
низкий голос, а потом и сама Зинаида важно вплыла в комнату, на
ходу поясняя: – Я погладила вам платье и наколотила кофейку.
Завтракать будете?
