— О чем ты только думаешь, осталось всего два дня! — голос тети
звенел от нетерпения. Нетерпения, которое вот-вот грозило перерасти
в недовольство.
Я обессиленно опустилась на кровать, прикрывая глаза. Заткнуть
бы уши, но это было бы совсем некультурно с моей стороны.
Тетя Марина стала для меня фактически второй мамой. Хоть и не
красиво было так думать, ведь мои родители погибли, когда я была
уже довольно взрослой девочкой — мне было девять, и я прекрасно их
помнила. Но сейчас, почти десять лет спустя, я на самом деле часто
ловила себя на том, что слово «мама» в отношении любимой, хоть и не
родной тетушки, готово сорваться с губ.
И все же я всегда останавливалась, иной раз прикладывая просто
неимоверные усилия, потому что прекрасно понимала, как это
неправильно не только в отношении собственной мамы, но и к Марине.
Хотя… Если глубоко задуматься и не пытаться обмануть саму себя то
все дело в том, что мне претила сама мысль называть маму Максима
мамой.
А именно сейчас, выслушивая очередные нотации, своей без меры
заботливой тетушки, я не так уж и любила ее. Хорошо-хорошо, я
любила ее, но эти бесконечные наставления словно вытягивали из меня
силы.
— Теть, я не хочу идти на выпускной.
— Как это не хочешь? — взметнула руками женщина. — Это же
выпускной, Лика. Твой выпускной. Как ты можешь пытаться пропустить
такое событие в своей жизни? Не понимаю.
— Вот так. — я вложила во взгляд всю уверенность на которую была
ттотолько способна. — Мне совершенно нечего там делать, ни с кем
видеться я не хочу. Не хочу.
Марина присела на кровать рядом со мной и, заглянув мне в глаза,
неуверенно спросила:
— Это все из-за Андрея?
— Тетя.
— Значит, из-за него…
— Тетя!
— Я поняла-поняла. — Марина Вольская выставила вперед раскрытые
ладони, словно сдаваясь, затем закивала каким-то своим мыслям и,
видимо, что-то для себя решив, взяла меня за руку и в противовес
легким невесомым поглаживаниям жестко и грубо заговорила: — Дело
молодое, житейское. Тебе тяжело. Девочка моя, ты разочарована. Но
такое случается со всеми. Помолчи… — произнесла она, видимо
заметив, что я собираюсь ее вот-вот перебить, — И как бы тебе ни
было плохо, ты должна собраться и взять себя в руки. Если ты не
пойдешь, то подставишь не только себя, но и меня с Женей. Ему нужно
быть на этом вечере, у них с Моховиным уговор.
— Тетя, — простонала я — почему они не могут свои дела в офисе
решить? Это же выпускной! Что за причуды богатых? Не понимаю.
— Не говори так о своем дяде.
— Разве я не права и тебе это не кажется идиотизмом? Оля,
например, тоже не понимает, с чего это вдруг ее папаня, который в
школе за все время обучения появлялся всего два раза: в первом
классе, когда за ручку ее привел, и в восьмом, когда пришел
разбираться из-за того, что Олька разбила окно в кабинете русского
языка, — с такой прытью сейчас собирается на выпускной.
— Вам не понять, — отмахнулась Марина, а потом прищурилась — И
что, по–твоему, Моховин не должен был приходить в школу, когда его
дочка разбила окно?
— Ну еще бы, — фыркнула я, припоминая тот случай. Я ведь тоже
поучаствовала в той потасовке. Сейчас произошедшее казалось
смешным, а вот тогда… тогда для нас все могло закончится куда
серьезнее. — Она разбила это окно головой Соколова, между прочим,
не без моей помощи, тетя Марина.
— Что?
Тетя некультурно раскрыла рот и округлила свои и без того
большие глаза. Я, немного, завидовала ей и иногда очень хотела себе
такие же голубые-голубые глаза, а не среднестатистические карие,
пусть и необычного оттенка.
Вообще, Марина Вольская была безумно красивой женщиной, и даже
ее уже не молодой возраст (в прошлом году тетушка отметила
пятидесятипятилетний юбилей) безумно ей шел.
