Если Грэхард IV, шестой представитель династии Раннидов на
престоле Ньона, чего и не любил, как это того, чтобы его отвлекали
от вечерней работы. Поэтому вырвавшийся из-за обычно плотно
сомкнутых штор луч закатного солнца привёл его в большое
раздражение.
Проблема была не в самом свете — в конце концов, многочисленные
свечи вокруг тоже светили довольно ярко, — а в том цвете, который
рождался при соприкосновении луча со светлой столешницей, частично
заваленной бумагами.
Цвет этот получался золотистым с лёгким рыжим отливом —
точь-в-точь такой, как волосы одной особы, которую Грэхард
совершенно не хотел вспоминать.
Пришлось вставать и поправлять шторы — и ставить пометку о
необходимости сделать выговор слугам. Ведь знают же, шельмы, что он
требует к вечеру зашторить окна плотно, без щелей! Как раз во
избежание подобных эксцессов.
Вернувшись за стол, Грэхард мысленно зарычал с досады: привести
мысли в рабочее русло, как и следовало ожидать, теперь не
получалось.
Это было бы гротескно смешно, если бы это происходило с кем-то
другим; но почему-то это произошло именно с ним! Победитель трёх
военных кампаний против Мариана, владыка, покоривший бесчисленных
мелких князьков на границах своих земель, законодатель и
реформатор, грозный и величественный повелитель Ньона, — и эта
глупая, совершенно бессмысленная, детская какая-то влюблённость,
чьё место разве что в бульварном романе!
Стукнув кулаком по столу, Грэхард сделал три медленных вдоха и
выдоха, изгнал из головы всяческие мысли и сосредоточился на
казначейском отчёте. Цифры, хвала Небесному, лучше всего остального
помогали от этих глупостей!
...спустя три минуты владыка с большим недовольством отметил,
что вместо расчётов тупо пялится в пустоту — наверняка с самым
идиотским выражением лица — и думает...
Ну конечно, о ней.
Эсна из рода Кьеринов, примечательная единственно цветом своих
волос — редким для Ньона, унаследованным от матери-ниийки.
Впервые он увидел её волосы семь лет назад, и тут-то и произошла
с ним эта беда, совершенно несуразная и непоправимая. С того дня
выкинуть Эсну из головы он так и не смог.
Все эти семь лет были наполнены беспрестанной борьбой с собой:
Эсна уж никак не подходила ему в пару. Да и безумие, рассматривать
в таком ключе женщину, которую совсем не знаешь, — а ведь он
совсем, совсем её не знал. Он видел её всего восемь раз в жизни, со
дня её совершеннолетия — на каждом новогоднем балу, итого семь раз,
и один — на похоронах её первого супруга. Героя марианской кампании
следовала почтить со всем уважением, что владыка и сделал с
присущей ему ответственностью.
Нет, положительно, это не было любовью и не могло ею быть по
определению; это было совершенно безумное, глупое, несуразное
помешательство.
Отложив перо, Грэхард опёрся массивным подбородком на ладонь и с
тоской посмотрел на плотно сомкнутые шторы. Спустя минуту вздохнул,
встал, распахнул их, впуская закатные лучи в комнату, уселся
обратно и принялся любоваться бликами на столешнице.
...подумаешь, волосы необычные. Были у него
любовницы-златовласки. И шевелюра у них погуще была, и уж как они
за ней ухаживали с этими своими маслами и благовониями! Он,
конечно, не видел волос Эсны вблизи, но был уверен, что те гораздо
хуже.
Дело не в волосах, видимо; но в чём?
За все эти годы он так и не нашёл ответа.
Он перепробовал всё: других женщин, войну, научные изыскания,
физические упражнения, сочинение виршей, вино... помогала только
непрестанная работа, выматывающая, безжалостная, чтобы ночью
провалиться в чёрный сон и, вынырнув из него, тут же погрузиться в
водоворот новых дел.
Наверно, ни один владыка Ньона никогда не отличался столь
безумной продуктивностью, как Грэхард IV, чей поминутно расписанный
день был доверху набит самыми разнообразными и сложными
проектами.
