– От старой суки никакого толка. Пристрели ее, – сказал он и протянул мне ружье.
Слова его были какими-то квадратными и жесткими. Под стать лицу с острыми углами скул, нависшим лбом и широкой челюстью.
Я взял ружье, а когда он отвернулся, прицелился ему в затылок: подумал, что можно все прекратить одним щелчком. Представил, как уродливый хвостик серых засаленных волос зальет кровью, а сам он упадет и замолкнет навсегда, и никаких мне больше приказов.
У меня все задрожало внутри от этого, и я скорее опустил ружье дулом вниз.
– Чего ждешь, нытик? Пристрели ее! – заорал он, обернувшись.
Я молчал.
– Ты оглох? Пристрели ее! – заорал он еще громче.
Меня почти трясло, а дурочка Джессика ничего не понимала. Она заглядывала мне в глаза, ластилась, терлась о штаны.
Квадрат сам принес ее десять лет назад. Я помню, как он занес в мою комнату картонную коробку, поставил на пол и ткнул в крышку пальцем, мол, открывай.
Я заглянул в коробку, и прямо подпрыгнул от радости – в ней спал щенок.
– Какой пухлый.
– Это девочка, – уточнил Квадрат и спросил, – как назовешь?
– Давай у мамы спросим.
Я собрался позвать ее, но она уже подошла со словами: «И чего вы так расшумелись?» А когда увидела нашу новую подружку, предложила назвать ее Джессикой.
«Пристрели ее, кому говорю!» снова закричал Квадрат, обрывая мои воспоминания. Голос его стал прямо-таки визгливым от раздражения. Я знал, что это совсем плохой признак, поэтому выпалил:
– Давай продадим ее Максу Круглову. Он давно хотел собаку.
– На кой ему сдалась старая больная псина?
– Не знаю, но он недавно спрашивал. Кажется, для матери, – я нес первое, что приходило в голову.
– Одна больная сука будет радовать другую, – злобно прошипел он. – Ладно. С паршивой скотины хоть шерсти клок.
Я забежал домой под предлогом переодеться, но на самом деле, чтобы взять деньги. Я копил их на подарок для Лизы, но решил разобраться с этим потом, думая только о собаке.
***
Макс спустился с крыльца, потирая опухшие глаза. Ночью у его матери несколько раз поднималось давление, пришлось вызывать скорую.
– Решили прогуляться? – спросил Макс, глядя на Джессику.
– Макс, умоляю. Пусть поживет у тебя. Он хочет ее убить.
– Ты о чем?
– Он убьет ее или меня, а может, я его. Кто-то кого-то точно убьет, Макс. Умоляю. Я буду каждый день приносить ей еду. Пусть живет в старой будке, оставшейся от Чука. Тебе же ничего и делать не придется. Просто оставь ее в будке, а я сам буду приходить к ней.
– Ладно, Дюшик. Думаю, мать не будет против.
Я привязал жалобно поскуливающую Джессику на цепь, погладил ее и попросил простить меня. Потом пожал Максу руку и ушел домой.
Квадрат забрал деньги, кривясь всеми углами своего лица. Я не понял, остался он довольным или нет. Скорее всего, нет. Ему же пришлось выбирать между наживой и желанием насладиться моим унижением, чистого удовольствия не получилось.
***
Оставив Джессику у Макса, я почувствовал одновременно и облегчение, и дичайшую тоску. Конечно, я радовался спасению собаки, и даже хвалил себя за сообразительность, но в тоже время мне было не по себе. Много лет моя жизнь была хоть сколько-то сносной только благодаря Джесс. Она встречала меня со школы, радостно лая, и я чувствовал себя нужным. Нередко она становилась компаньоном в наших с Максом детских играх. Но, главное – она напоминала о том времени, когда мама жила с нами.
Восемь лет мы с Квадратом жили без мамы. Ровно столько она была рядом, а потом ушла. Сначала я не понимал почему, но став постарше стал догадываться, что из-за Квадрата. Даже я не смог удержать ее – плавную и свободную – рядом с квадратным существом, неповоротливым, ограниченным углами дурацких правил и устоев.
