Разумеется, когда я рассказала друзьям о нашем с Ванькой
разрыве, те посочувствовали, но не удивились. Еще бы, симпатичный,
видный парень, не замеченный в серьезных отношениях, и
девочка-простушка, которая решила подарить ему свою верность и
преданность. Да меня за глаза называли камикадзе!
Уже вечером, не без помощи Лоны, я поняла: все подумали, будто
это Ванька меня бросил, а не наоборот. Сразу стало так
противно-противно, будто я та самая забитая зубрилка, влюбленная в
самого красивого и популярного мальчика школы… Да-да, слишком много
сериалов, но суть верна. И хуже всего то, что, расскажи я правду о
расставании, друзья бы решили - это не более чем попытка собрать по
крупицам остатки собственного достоинства.
В общем, во вторник я собралась с силами и объявила о своей
новообретенной свободе, а в пятницу вечером ее обмыла в одном из
баров в компании Риты, Иришки, Егора и Лоны. На мне был старый
свитер и ни следа косметики, в кошельке жалко болталась последняя
пятитысячная купюра. Но стол украшали пять стопок и почти пустая
бутылка коньяка Курвуазье. Я понимала, что друзья — такая штука,
которой необходимо безжалостно поковыряться в ранах друг друга, и
решила, что чем растягивать это «удовольствие» на месяцы, лучше
напиться и отмучиться за несколько часов.
— А знаешь, одной быть здорово, — настаивала Иришка, противореча
собственным словам недельной давности. — Отдохнешь, насладишься
своей новой квартирой, свободным временем, а потом случится самое
приятное: новый букетно-конфетный период.
Я улыбнулась, но подумала, что черта с два. Отношения с Ванькой
подсказывали, что таких, как я, по ресторанам не водят. У бытия
своей-в-доску девчонкой есть миллион плюсов против одного огромного
и жирного минуса: их не завоевывают.
— И все же задница была классная! — прервала мои мысли Рита.
— Прости? — переспросила я, подумав, что отвлеклась и потеряла
нить разговора. Но ничего подобного!
— Я говорю, Саф, — отчеканила она, облокачиваясь на стол и
откровенно наслаждаясь моим замешательством, — свобода или нет, но
однажды ты сможешь рассказать детям от благопристойного мужчины с
ранними залысинами о том, что имела честь подержаться за одну из
самых аппетитных задниц в мире.
Из-за алкоголя ее слова показались мне безумно смешными. Я
хохотала очень громко, но все же не так истерично, как Иришка. А
вот лицо Егора стало красным-красным. Окончательно смутившись, он
опрокинул в рот остатки коньяка и, пытаясь сохранить невозмутимый
вид, отвернулся к сцене, где меланхоличный пианист уже полчаса
усыплял своими этюдами толпу. Однако финт не удался, и нашим взорам
предстало оттопыренное пылающее ухо. Успевшая захмелеть Лона
закрыла ладошкой рот и глупо захихикала.
— Никаких детей, никаких мужчин, никаких задниц! —
воспротивилась я. — Серьезно, ты строишь отношения, на что-то
надеешься, переживаешь за человека, а он потом… сбегает. И ладно бы
к какой-нибудь красавице-юристке — нет! В армию, Карл! — горестно
запричитала я.
— Ты очень пьяная, — посочувствовала мне Иришка. — Но, знаешь,
армия все-таки лучше. Если скачет с автоматом по барханам, значит
не нагулялся. А если по бабам шляется — это на всю жизнь.
— В Астрахани нет барханов, — встрял на свою голову Егор.
— А тебя, молодой человек, никто не спрашивает. Ты — ик — в
оппозиции, понял? — напустилась Иришка на единственного, кто под
руку подвернулся. — И вообще, что не так с тобой, если пятничным
вечером ты сидишь в компании двух старых дев, новоиспеченной
почти-разведенки и вечной невесты?
— Так… — вмешалась я. — Когда вы в последний раз поднимали эту
тему, наутро проснулись вместе. И это было ужасно. На вас было
тошно смотреть. А когда вы расплевались и устроили холодную войну,
стало еще хуже. Поэтому угомонитесь. Вы уже один раз расстались,
потому что не понимаете друг друга. И хватит этого.
