От автора
Рада видеть вас в моей новой
книге. Она самостоятельная, отдельный сюжет, счастливый
конец. Те, кто читал "Чудачку для пианиста" узнают в герое
младшего брата Грозы.
Я не пишу легкие и ванильные
истории, потому сразу предупрежаю, что будет сложно, дерзко и
страстно! Готовим платочки!
Всегда рада отклику и благодарна
за любую поддержку!
Лю вас очень-очень!
Ваша Ди
-----------
– Волк! Волк! – вопит Шмель, как ненормальный. Он точно колобок,
бежит через толпу и расталкивает танцующих пухлыми локтями.
Подкатывает ко мне и хватает за грудки. Отрывает от пола пятки,
чтобы прокричать в лицо:
– Какого черта! Ты с ума сошел! Это был восьмой вокалист.
Восьмой, твою мать! Что ты делаешь? Так мы никогда не сыграем
«Пропасть». Ты как со своей Иркой расстался, так совсем с катушек
слетел.
У него еще что-то дрожит, недосказанное на губах, и я, грубо
стряхнув с груди руки друга, отворачиваюсь за выпивкой к
бармену:
– Ну, давай, Шмель. Договаривай.
– Со своей сучкой…
– Осторожно, Лохматый, слова фильтруй.
Но я с ним согласен.
Шмель дуется и перехватывает мой стакан.
– Руки убери, – говорю спокойно. – Этот блеющий козел под
номером «8» петь в моей группе не будет. Ясно выражаюсь?
– Ну, все-все, – друг примирительно поднимает толстые ладони, –
ты лидер, тебе решать.
Я оценивающе смотрю на напарника, а он тушуется, потому что
знает, о чем я думаю. Сокрушенно мотает головой, отчего реденький
хвостик цвета горелой древесины хлопает его по плечам.
Выгнал бы любителя сладенького, но он барабанщик от Бога, благо
его свисающее пузико за томами и установкой не видно.
– Ладно, стучи. Пока. Пока я добрый.
– Ты не добрый, – ворчит толстячок и пытается залезть на высокий
барный стул. Кряхтит, как старик, а затем, отдышавшись, когда
все-таки удается запихнуть задницу на сидение, заканчивает мысль: –
Ты злой и страшный серый Волк.
– Я в поросятах знаю толк, – растягиваю искусственную улыбку,
потому что не до смеха, и опрокидываю в себя стопку горячего
напитка.
Щепотка соли не спасает от горечи, откашливаюсь в кулак и сжимаю
до боли переносицу. Башка чугунная от бесконечной гонки и попыток
что-то создать, найти, понять. Надоело доказывать всему миру, что
не верблюд. Шесть месяцев, как обдолбанный придурок, со звоном в
штанах, потому что после сучки-Ирки ни на кого не встает, а дрочить
как-то не комильфо. И музыка последнее время не приносит
удовольствия. Все. Полная. Хрень.
– Вульф, ну, подумай, – снова заводит жалостливую балладу
заноза-Шмель, – кого мы теперь найдем? К нам вокалисты приходить
боятся. Ты просто уничтожаешь группу, Блэк! Сам петь будешь?
– Тебя мой голос не устраивает? – я прищуриваюсь. Шмель ожидаемо
ежится: он не понаслышке знает мою тяжелую руку, а подраться я
любитель: так с ним и познакомились пару лет назад.
– Пф… Ты ведь сам говорил, что не вокалист, а гЫтарЫст, –
довольно улыбается и, облизнув пальцы, заказывает еще пива. – И
какие идеи? Будем дальше шпилить в холостую?
Да, знает Лохматое Пузо куда кольнуть. Поиски фронтмена, и
правда, затянулись, материал накопился, а выступать не с кем.
– Сегодня концерт у брата в Академии, там еще поищу, –
переворачиваю стопку на стол. На сегодня хватит, выпивка мне точно
не поможет.
Шмель корчит страдальческую рожу и выдает:
– Я буду дико ржать, если ты приведешь в нашу рок-группу
правильную девицу с классической постановкой, – он выравнивается,
подпирает барную стойку округлым хранителем бутерброда и пива,
складывает перед грудью ладони, как делают оперные певцы, и
вытягивает губы буквой «О», собираясь завыть. Только в исполнении
толстяка оперетта получается комедией, отчего я заливаюсь
раскатистым смехом. Вот что Шмель умеет круче, чем играть на
барабанах, так это позёрничать, за это его и люблю.
