Иосиф Циммерманн – журналист, писатель, человек, для которого слово всегда было формой служения памяти и правде. Выпускник факультета военной журналистики, он прошел школу заводской газеты, армейской печати и областных изданий. Его очерк «13 суток до весны» – не просто рассказ о событиях, а человеческий документ, написанный участником и свидетелем времени. В каждой строке – достоверность факта и тепло души автора, умеющего видеть в истории судьбу человека.
Под ногами хрустели остатки зимы. Наступил март, но до настоящей весны было еще далеко. Снег осел, местами потемнел, и лишь на северной стороне каменных плит сверкал чистый, холодный блеск. Узкие надгробия с арабской вязью вырастали из земли, словно плечи давно ушедших людей, застывших в ожидании. Стаи ворон, перекликаясь и перескакивая с камня на камень, будто сами оживляли и оправдывали древнее имя этих мест – Каргала, что на тюркском значит “воронье пристанище”, “земля, где водятся вороны”. Внизу, за холмом, слышалось село – утренняя перекличка лающих собак, мерный стук топора, фырканье лошади у колодца, перестук копыт и легкий звон удила.
Ветер пахнул оттепелью и сырой землей. Он трепал сухую прошлогоднюю траву, пробивающуюся из проталин, и тихо скользил меж могил.
В столь ранний час здесь, вроде как бесцельно, бродил молодой мужчина, прикасаясь оголенной рукой почти к каждому вытянутому вертикально кабер ташы. И в этом было что-то, что вызывало удивление. Одни из камней украшали лишь незатейливые надписи – имя, даты и молитвы. Другие поражали богатым орнаментом, с резным изображением тюрбана или знаков, указывающих на статус покойного.
Когда-то одинокий гость все же оставил мусульманский зират и шагнул на дорогу. В руках он нес небольшой узел с тряпьем и холщовый мешочек пшеницы. К поясу был привязан топорик. На нем была старая стеганка, а ноги держали крепкие отцовские сапоги – все, что осталось от прошлой зажиточности семьи.
Впереди начиналась белесая степь. Позади оставалась Татарская Каргала – крыши, засыпанные инеем, кривые улицы, дымок из редких печных труб. Там больше не было ни отца, ни матери, ни тех, кто мог бы встретить его словом или хлебом.
Мужчина остановился и оглянулся. Село лежало в дымке. Все казалось до боли знакомым и одновременно чужим. Теперь это останется навсегда позади – как зират, по которому он только что бродил, прикасаясь к камням, к каждой фамилии и надписи.
А ведь как хотелось – повернуть все вспять, чтобы прошлое не кончалось, чтобы оно текло вечно, как здешняя Сакмара, принимающая в себя воды речушки Каргалы. На Южном Урале, в окрестностях Оренбурга, длиною в четыре километра, раскинулся особый мир – посад, торгово-ремесленное поселение за стенами крепости. Первоначально его задумывали как конечную ямскую станцию «Новой Московской дороги», соединившей Оренбург с Казанью. Но вскоре оно стало больше, чем просто остановка на пути – стало судьбой целого народа…
Ходит старая легенда. В столице, на пышном приеме у царицы Екатерины, один татарский купец, осмелев, обратился к владычице с просьбой:
– Одари меня, государыня, хотя бы горсточкой своей земли.
Императрица улыбнулась. Взгляд ее упал на коричневую бычью – а может, медвежью – шкуру, расстеленную под троном поверх холодного каменного пола. И молвила Екатерина:
– Бери эту шкуру. Постелешь ее там, где душе твоей угодно. Все, что она покроет, будет твоей землей – жалованной от нашего величества.
Долго и хитро трудился купец над тем даром. Взял он нож и разрезал шкуру на тончайшую, длиннющую полоску – ниточку, которой не было конца. И когда добрался до окраин Российской державы, вблизи новой крепости Оренбурга, обвел той «шкурной нитью» огромный участок земли. Так и возникла Татарская Каргала – селение, выросшее на земле, подаренной самой царицей и огороженной мудростью купеческой.
