1895 г.
г. Ставрополь
Ранним утром, когда безоблачное небо на востоке окрасилось нежным
румянцем зари, обещая дивный солнечный день в преддверии лета, на
заднее крыльцо дома, принадлежащего купцу Коршунову, вышла дородная
баба лет сорока. Авдотья потянулась, шумно вздохнула и застыла с
блаженной улыбкой на лице, любуясь кипельно-белым кружевом
цветущего у ограды чубушника.
Рыжая пушистая кошка, любимица купчихи по кличке Лиска, прыгнула на
крыльцо. Не ожидавшая ничего подобного Авдотья торопливо
перекрестилась.
- Тьфу ты! - пробормотала женщина, склонившись к трущемуся о ноги
животному. – Напугала, окаянная.
Приласкав кошку, Авдотья, переваливаясь с боку на бок, торопливо
засеменила к сараю за дровами. Выбирая поленца потоньше да посуше,
дабы растопить самовар, повариха сноровисто складывала их в льняной
передник, когда до её слуха донеслись тихие звуки, походившие на
мяуканье котёнка.
- Неужто окотилась? - обернулась Авдотья, подозрительно глянув на
крыльцо, где безмятежно намывалась рыжая Лиска.
Покачав головой, повариха высыпала из передника собранные поленца и
направилась к тому месту, где, как ей показалось, должны были быть
котята.
Каково же было её изумление, когда вместо котят её взгляду
предстала корзина, в которой хныкал младенец, завёрнутый в одеяльце
на вате. Тут же лежал небольшой узелок.
- Матерь Божья! – перекрестилась Авдотья, подхватила корзину и
поспешно, сколь позволял её немалый вес, зашагала к дому.
В кухне уже хлопотала Анфиска, складывая на поднос чашки, блюдца, и
прочую посуду для чаепития.
- Ну, и где тебя черти носят? – недовольно бросила горничная, не
поворачивая головы, по тяжёлой поступи безошибочно угадав появление
кухарки. – Алевтина Георгиевна уж проснулись. Велели чаю на террасе
накрывать.
- Ох, Анфиса, - поставила корзину на стол Авдотья.
Не успела повариха продолжить, как дитятко вновь подало
голос.
Анфиса едва не выронила из рук тяжёлый поднос и поспешила водрузить
его обратно на стол.
- Вышла я щепы набрать для самовара, а там вот… - кивнула на
корзину повариха. – Вот так в сарае и стояла за поленницей.
Горничная заглянула в корзину и всплеснула руками:
- Это ж как же… и собаки не лаяли… да чьих же это младенчик-то
будет?
На глаза Анфисе попался лежащий в корзине узелок, который она
тотчас развязала. Три белых детских рубашечки, серебряный крестик
филигранной ювелирной работы на шёлковом гайтане да записка, вот и
всё добро, что в нём оказалось. Поскольку ни горничная, ни повариха
грамоте не уразумели, сообща было решено передать находку в руки
хозяйки дома, потому как хозяин только два дня тому назад отбыл из
Ставрополя в Пятигорск по своим торговым делам.
Алевтина Георгиевна, увидав младенца, и думать позабыла о
припозднившемся завтраке. В записке, что обнаружила прислуга,
оказалась только одна строка: "Милостивый государь, прими младенца.
Звать Елена". Первое, что пришло в голову Алевтине Георгиевне, что
прижил её супруг Яков Иванович ребёночка на стороне, потому к ним в
дом и подкинули.
Однако же младенец требовал к себе внимания и с каждой минутой
кричал всё громче и громче. Отложив записку, купчиха распеленала
ребёнка.
- Да она же мокрая, - взяла девочку на руки Алевтина
Георгиевна.
- И голодная, поди, - добавила Анфиса, с любопытством взирая на
подкидыша.
- Я молока согрею, - поспешила на кухню Авдотья.
На вид девочке было не более полугода. Завёрнутая в тёплый капот
хозяйки дома, малышка согрелась и принялась посасывать палец,
взирая на склонившуюся к ней женщину большими карими глазами. На
мягких пухлых щёчках виднелись две крошечные ямочки, чёрные как
смоль волосы завивались в кольца, образуя на голове кудрявую
шапку.
