Глава 1
Звон, звон со всех сторон…
Кажется, во всех церквях этого
скованного холодом города, засыпанного снегом и заснувшего на
берегу реки, одновременно били в колокола. Звуки стекались в один,
переплетались, пронизывая стены старинного аббатства, вибрировали
вместе с ним, уносили меня ввысь, в запредельные дали. И там,
наверху, под самым куполом, сливаясь с чистыми голосами певчих, я
парила, летала, свободная от всего, нимало не заботясь о том, что
происходит вокруг меня.
Вечер проникал сквозь огромные окна с
цветными витражами, играл на каменных колоннах, прятался под белым,
с позолотой, потолком храма. Но мне было все равно где я очутилась.
Какая разница, ведь это всего лишь бред, всего лишь сон…
Но в нем так хорошо!
Все же взглянула вниз. Людская суета
– огромный храм набит битком. Женщины в длинных пышных платьях,
увешанные драгоценностями… Серебро и золото их нарядов разбавляли
багряные мантии кавалеров. Все молчат, смотрят спектакль,
разворачивающийся перед ними. В тишине, наполненной звуком дыхания
тысячной толпы, редкими покашливаниями да треском сотен свечей,
слышался глубокий грудной голос пожилого епископа в золотом
одеянии. Рядом с ним на синей ковровой дорожке замерла молодая
женщина с распущенными рыжими волосами. На ней - платье цвета
золота и парчовая мантия, подбитая горностаем. Я не видела ее лица,
пока она не подняла голову. Вряд ли бы она заметила меня, парящую,
летящую под самым потолком, но мне почему-то показалось, что
женщина смотрела только на меня. Внезапно я поняла, о чем она
думает. Осознала, что она держится из последних сил. Боль
поселилась в ее животе, расползалась стремительно, подобно
злокачественной опухоли, выжигая внутренности. В голове у той
женщины билась мысль: «Отравили!»
Какой все-таки странный у меня
сон!..
И снова протяжный звон колоколов.
Бум! Бум! Я вновь унеслась ввысь, разрывая нашу связь. Парила,
свободная и невесомая, впитывая густой бас священника, говорящего
на латыни:
– In nomine Patris, et Filii, et
Spiritus Sancti…
Надо же, словно отпевает кого-то!
Нет, не женщину, снова склонившую голову, но так и не сдавшуюся, не
распростершуюся перед ним на дорожке, хотя священник, кажется, ждал
именно этого. Но она была все еще жива, еще сильна. Да и я не
собиралась сдаваться!
Пожалуй, пора возвращаться, а то
загостилась в чужом мире…
Открыла глаза, приходя в себя в
своем, выныривая из приятного забытья. И тут же на меня накинулась
боль. Боль, моя неверная подруга, о которой я почти забыла, паря
под потолком аббатства, напала, ударила в спину, размозжила грудь,
вдобавок приложив по голове.
Хорошо же мне досталось!
Треснувшая приборная панель, выбитое
лобовое стекло, остатки айрбэгов, что выстрелили сразу же, при
первом кувырке… Но и они не уберегли! Руль врезался в грудь, словно
решив стать частью моего организма. Именно из-за него было трудно
дышать, и я не могла пошевелиться. И кровь… Кровь была повсюду!
Моя, подмерзающая, хоть я давно уже замерзла, но все еще была жива.
Холодный воздух проникал сквозь разбитое стекло в кабину новенького
«Рено» – подарка самой себе на тридцатилетие.
Хорошо же я его отпраздновала!
Молодец, Лиза, куда лучше?! Вместо лобового столкновения с летевшей
по встречной фурой кувыркнулась с насыпи на скорости сто километров
в час. И теперь каждый вздох становился персональным адом,
вырывался со стоном наружу, превращаясь в белый пар на морозе,
клубился около рта. Мысли тоже клубились, то появляясь, то
исчезая.
Надо же, все-таки сделала двойной
прыжок, о котором так мечтала в детстве, когда мама отдала меня на
фигурное катание! Пусть на машине, пусть вместо катка – обледенелая
дорога, зато прыжок вышел знатный, на целый тройной аксель
потянет... Уже не помню, как летела, но меня крутило знатно! Выход,
правда, подкачал – тормозила в дерево.
