В тишине и полумраке старинного Дворца Дожей, где в
каждом углу притаилось по призраку, слышалось лишь мерное
похрапывание его временного хозяина. Возраст был не лучшим
союзником Паскуале, которому перевалило за восемьдесят. Правая рука
почти не слушалась и все чаще приходилось прятать ее под шелком
поистине царских одежд. Но этот убеленный сединами «государь без
власти» все еще был правителем самого свободного и прекрасного
города, воспеваемого поэтами и художниками по всему свету.
Сенатор и адмирал венецианского
флота, а ныне доверенный советник дожа, Марко Веньер вошел под
своды величественного здания, привычным жестом поправив перевязь
шпаги, разбудил звуком своих шагов задремавшего в массивном кресле
дожа Венеции Паскуале Чиконья*. Маленькая болонка на коленях
старика сердито тявкнула.
Дож открыл глаза и взглянул
из-под седых бровей на одного из самых прославленных вельмож
города. Он помнил его еще совсем молодым, бесстрашным, пылким… Как
быстротечно время! — подумал старик. Сейчас он видел перед
собой все того же статного и широкоплечего Марко, хотя его виски
уже были тронуты благородной сединой, а буйные темные кудри
безжалостно остригались. Прошедшие годы придали чертам его
лица изысканную отточенность, но взгляд выразительных зеленых глаз
был по-прежнему живым и страстным. Длинная красная туника, подбитая
горностаем, перехваченная черным поясом с серебряными кольцами и
бляшками, шла ему как никому другому.
— Рад видеть Вас,
монсеньор, в добром здравии! Ваше недавнее недомогание заставило
нас всех поволноваться.
Дож сердито отмахнулся:
— Не берись рассказывать
сказки, если не умеешь, Марко! Совет уже наверно заказал по мне
поминальную, а сенаторы перегрызлись в предвкушении очередных
выборов. Терпение — это добродетель не для венецианцев! Будь
терпелив, и когда-нибудь ты по праву займешь мое место.
— Я никогда не грезил о
шапке дожа, монсеньор. Вы это хорошо знаете!
Старик засмеялся тихо и хрипло, но спазм в горле заставил его
закашляться. Восстановив дыхание, он проговорил:
— Да, пока ты еще полон
сил и должен служить Светлейшей своими делами, а не сидеть в
четырех стенах. Но... если ты не мечтаешь об этом, то в твоих жилах
течёт вода, а не кровь твоих великих предков! Кстати, почему после
смерти Джулии ты так и не женился, чтобы продолжить свой род?
Неужели та самая куртизанка все еще владеет твоим сердцем?
Взгляд золотисто-зеленых, как
прозрачные воды Лагуны, глаз сенатора наполнился болью.
— Вероника давно удалилась
от суетного мира и живет в уединении. А мое сердце и рука
принадлежат отныне только Светлейшей.
Дож нахмурился, понимая, что
своими вопросами и досужим любопытством разбередил еще не
затянувшуюся рану в сердце доблестного воина и политика, который
вот уже несколько лет поддерживал его власть, усмиряя притязания
гордых венецианских патрициев. У Веньера есть всё, что может
пожелать человек его дарований и богатства, но любовь неподвластна
никаким доводам рассудка и может заставить страдать даже самое
достойное сердце. Что же, на все воля Божья.
Больше дож не предавался
расспросам, приступив к рассмотрению документов, принесенных с
собой Марко. Все они касались исключительно дел городского
благоустройства, торговли, возведения нового морского порта и
ремонта обветшавших доков Арсенала. Внешнеполитические дела
республики должны были решаться исключительно в присутствии всех
членов Совета. Любые личные контакты дожа с иностранными послами
также не допускались. Он должен быть воплощением беспристрастности,
избегая любой тени, которая могла лечь на его политическую
репутацию или власть в Светлейшей.
