Глава 1. Утро на “Аврелии”
С первыми лучами солнца над безбрежной гладью океана “Аврелия” оживала. В окна кают скользил мягкий золотой свет, в котором резьба на панелях и блеск полированных столов становились тёплее, чем днём. Тонкий, чуть солоноватый запах утреннего моря проникал сквозь приоткрытые иллюминаторы, смешиваясь с ароматом натёртого дерева и свежей краски, которой ещё пахли поручни на верхней палубе.
Над палубами тянулся ровный гул движения. Тихие шаги стюардов в белых перчатках, скрип щёток, которыми матросы тщательно натирали лакированные доски до медового блеска, шелест юбок горничных, торопливо расставлявших вазы с цветами в коридорах. Сквозь эти мягкие звуки доносился глубокий, будто из самой утробы корабля, рокот машин, задававший неторопливый ритм всему, что происходило на борту.
На кормовой палубе уже собрались ранние любители прогулок. Мужчины в светлых сюртуках и шляпах-канотье стояли у перил, вглядываясь в безмятежную даль, женщины неспешно шли вдоль борта, ведя негромкие разговоры. Морской воздух был прохладен и чист, в нём чувствовалась свежесть ночи, только что уступившей место дню. Где-то на носу, за рядами шезлонгов, молодой матрос полировал бронзовые фонари, которые к вечеру вновь вспыхнут мягким золотом. Чуть поодаль двое музыкантов, укрывшись от ветра за спасательными шлюпками, пробовали струны скрипок, и их короткие, робкие ноты растворялись в утренней тишине.
“Аврелия” шла вперёд уверенно и плавно. Её белые борта блестели на солнце, а в тени палубы всё ещё таилась прохлада, напоминавшая, что ночь ушла совсем недавно. Внутри, в длинных коридорах с ковровыми дорожками и латунными перилами, просыпались пассажиры. Двери кают тихо закрывались, из глубины доносился запах свежесваренного кофе и горячих булочек. Служанка в чёрном платье и накрахмаленном переднике несла поднос, на котором серебряные крышки скрывали дымящиеся блюда. В нескольких шагах от неё солидный господин поправлял галстук перед высоким зеркалом, в котором отражался мягкий утренний свет и смутные силуэты мимо проходящих.
В большом зале для завтраков царил мягкий полумрак, в котором свет утреннего солнца проникал через высокие окна, скользя по белоснежным скатертям и серебряным приборам. Огромные вазы с гортензиями и белыми розами стояли в центре каждого стола, а тонкий аромат свежих цветов смешивался с запахом выпечки, кофе и подогретого молока. Вдоль стен неторопливо двигались официанты в безупречно выглаженных фраках. На их серебряных подносах лежали корзинки с хрустящими булочками, тарелки с омлетами и копчёным лососем, фарфоровые чайники с тонкими крышками. Стук фарфора, звон тонких ложечек и приглушённый гул голосов складывались в неспешную, но ритмичную симфонию утреннего часа.
У дальнего стола, возле окна, миссис Агата Фэрчайлд уже занимала своё привычное место. Высокая, статная женщина с серебристо-седыми волосами, уложенными в сложный пучок, она держала в руках изящную чашку с кофе и внимательно читала газету. Её платье из тёмно-сливового шёлка с кружевным воротником и брошь с жемчужиной на лацкане создавали впечатление строгой, но гостеприимной хозяйки. Чуть поодаль, склонившись над тарелкой с тостами, мистер Генри Лэнгли беседовал с двумя молодыми джентльменами. Он был человеком лет пятидесяти, с аккуратной бородкой и глазами, в которых пряталась насмешка. Его трость с серебряным набалдашником стояла, прислонённая к стене, и время от времени он бросал на неё взгляд, словно боялся, что кто-то её украдёт. У длинного стола, ближе к середине зала, сидела Эвелин Картер – тонкая, светловолосая девушка в платье цвета крема, с широкополой шляпой, поставленной рядом на стул. Перед ней лежал альбом с набросками, а рядом – чашка чая с ломтиком лимона. Она что-то рисовала, время от времени поднимая глаза и разглядывая зал, словно искала в лицах людей те самые детали, которые стоило перенести на бумагу.
