Я передернул плечами, отлепляя от спины рубаху. Кольчуга
прогрелась, и спина была мокрой от пота, голова под шлемом чесалась
немилосердно. Можно было бы, конечно, все это железо снять и
закинуть в телегу — но это же, мать его Рокингемский лес. Я
подумал, что похож на муху, упавшую в мед. Нет, осу. Твердую злую
осу, упорно продирающуюся через вязкую липкую сладость.
Копыта глухо чавкали в размокшей глине.
— Далеко еще?
Горшечник кивнул, потом замотал головой, придурковато
улыбаясь.
— Туточки, господин, рядышком. Прям за поворотом.
Я прищурился. Дорога уходила вперед, прямая, как копье.
— Какой поворот, олух?
— Туточки уже. Сейчас будет.
Этот идиот продолжал улыбаться. Капля пота сползла у меня по лбу
и повисла на носу. Я дунул, сбивая ее, и бессильно выругался. День
только начинался.
Радостная весть об очередном трупе застала меня за завтраком. За
окном раздались вопли, кто-то блажил и причитал, поминая казни
господни, диавола и почему-то мздоимцев. Я подумал было, что надо
подойти к окну и глянуть, а потом решил — а какого черта? В карауле
был Тобиас, и со всякой ерундой он вполне мог и без начальственного
ока разобраться. А если не ерунда… Ну, тогда все равно мне доложат.
Это дерьмо мимо не пролетит, как не уворачивайся.
Так что я поддел ножом кусок яичницы и отправил в рот. Масла
Марта пожалела, а вот соли — нет. Не знаю, почему шериф Паттишалл
до сих пор ее не уволил. Подозреваю, из-за задницы. Если бы готовка
у Марты была хороша так же, как задница, мы бы тут все в двери не
пролезали.
Я как раз примеривался ко второму куску, выбирая самый
необгорелый, когда по лестнице прогрохотали шаги. Дверь
распахнулась, и в комнату ввалился Тобиас, волоча за собой что-то
мелкое, расхристанное и вонючее.
— Доброго утречка, господин. И аппетита хорошего.
Я с усилием проглотил недожеванное, запил вином.
— Что еще?
— Вот, — Тобиас выпихнул вперед сухонького мужичка
неопределенного возраста. Тот мелко кивал, трясся и сиял щербатой
улыбкой. — Повтори, чего мне говорил.
— Ага, ага, конечно, всеобязательно. А вы кто будете? — мужичок
подслеповато на меня прищурился.
— Я? Помощник главного мздоимца. Так что случилось?
Когда этот уродец перестал икать, извиняться и признаваться мне
в любви и бесконечном уважении, оказалось, что случился труп. В
Рокингемском лесу, прямо на тракте. Просто-таки невероятная
невероятность. Лечь и не встать. Я вздохнул, отодвинул тарелку с
яичницей и приладил на лепешку кусок ветчины.
— Ну и зачем этого болвана сюда тащить было? Сами не могли
догадаться съездить и все осмотреть? Первый раз, что ли?
— Так не разбойнички это, сэр Марк, — Тобиас скривился, будто
кислое яблоко раскусил.
— Да, не разбойнички, — влез мужичок. — Точно не они! Лихие люди
или стрелами тыкают, или мечами рубят. А чтоб напополам разрывало,
такого не слыхал. И конь там же лежит, весь подранный.
— Кажется, опять, — даже сквозь грязь и щетину Тобиас смотрелся
бледно. Я почувствовал, что есть уже как-то не очень хочется. Твою
долбаную мать.
— Вот же зараза. Ну что, седлай, — я старательно утрамбовал в
рот остаток хлеба. Хочется — не хочется, а когда будет обед и будет
ли он вообще, даже гадать смысла не было. Сначала поездка, потом
объяснение с Саймоном Паттишаллом, и вот потом уж точно аппетита не
будет. Надерусь в очередной раз — и все дела.
Так что вскоре мы тащились по вязкой, как овсяный кисель,
дороге, приноравливаясь к шагу запряженной в повозку лошаденки.
Жара давила, мерзкий привкус яичницы прилип к языку, а проклятый
горшечник болтал, не затыкаясь. Я уже знал все его гадскую родню до
седьмого колена, включаю тетку Мэб с больными коленями. И что мне
теперь делать с этими знаниями?
