Что для меня стало настоящим открытием в здешнем мире – так это неспешность передвижения в повозках и каретах. За день, если дорога не размыта дождями, да кони не выбились из сил, можно пройти верст двадцать пять всего. И это ещё считается большой удачей!
Второй новостью оказалось то, насколько оживлён, оказывается, Московский тракт. Это вовсе не пустынная просёлочная дорога, как мне виделось прежде. Тут постоянная движуха! Навстречу то и дело попадаются караваны купцов, гружёные бочками, тюками и свёртками, телеги с нехитрым крестьянским добром, суровые попы в колясках с псаломщиком на облучке, армейские обозы.
Встречались и редкие господа в собственных экипажах – с лакеем сзади и томной дамой с моськой на коленях внутри. Один такой господин даже снизошёл до приветствия со мной. Ну как «приветствия»? Просто поднёс к глазу свой монокль и стал разглядывать меня, словно я экспонат в кунсткамере.
А мне всё в диковинку. Вот у купца ось телеги сломалась, и тот с возчиком разгружает повозку, чтобы её чинить. Вот солдаты пехом куда-то шпарят. Не гвардия, конечно, но на пехотный полк тянет. Володька даже назвал его номер и место приписки, но у меня эта информация в голове не задержалась. Вот чумазые мальцы из какой-то деревеньки, мимо которой мы проезжаем, галдя бегут за каретой и выпрашивают милостыню.Медленное путешествие по пыльным или грязным (в зависимости от погоды) дорогам поначалу казалось мне интересным. Я с любопытством смотрел в окошко на окружающую действительность. Спутники мои – Ольга и Владимир – поглядывали на меня с лёгким недоумением: мол, чего уставился, как дитя малое?
Но спустя некоторое время становится скучно. Чую с завтра будет совсем невмоготу. Можно бы и книгу почитать, да трясёт так, что букв не разберёшь!
От Костромы до Москвы – пятнадцать почтовых станций. Некоторые из них – новые, ярко выкрашенные, с броскими вывесками. А некоторые, как вот эта, в которую мы сейчас заезжаем, – древние, с почерневшими от времени стенами.
А остановились мы на сей раз в огромном двухэтажном тереме – с резными наличниками на окнах, расписными балконами и кучей разных пристроек: баней, сараями, конюшнями. Даже лавочка с квасом имелась!
– Да я, бывало, в столице и дешевле жил! – укоризненно качая головой, бормочет Владимир, узнав цену за ночлег.
– Ай, барин, никак не можно дешевле! За такой нумер и вдвое не жальче бы взять, – лениво цедит сквозь губу толстопузый хозяин двора.
Немаленьких размеров брюхо дядьки как бы намекало, что его и тут кормят неплохо, и никакие столицы ему не указ.
– Да чёрт с ним! Берём! – говорю я, высыпая горсть мелочи в деревянную плошку на стойке.
Недовольны все: я – тратами, Ольга – своим номером, Володя и Тимоха – тем, что вынуждены жить вместе. У них и кровать одна, хотя номер заявлен как двухместный. Даже толстомордый хозяин, который, казалось бы, должен быть счастлив приходу платежеспособных гостей, и тот мрачен. Но это просто тип таких, вечно недовольных людей, из тех, кто и на свадьбе хмур, и на похоронах досадует, что он не покойник.
Скажете, я жадничаю? Да рубль с полтиной за ночлег и завтрак выходит! И таких ночёвок у нас с десяток намечено. Меньше – никак. Потому как наша пара лошадей тянет карету со средней скоростью 4–5 вёрст в час. Пару часов едем – час отдыхаем. Итого в движении мы не более десяти часов в сутки. А потом лошадки – всё. Нет, не сдохнут, конечно, но карета пойдёт так, что и пешком, пожалуй, быстрее выйдет. Верста, кстати, как я осторожно выяснил, – это почти километр по-нашему.
Например, в десятом году этого века ввели стандартный… нет, не метр, а аршин! У меня в имении даже имеется такой эталон – латунная планка с засечками. По моим прикидкам – сантиметров семьдесят с копейками в нём. В одном аршине – шестнадцать вершков. А есть ещё сажень, косая сажень, локоть, пядь, вершок, и чёрт знает что ещё!Тут вообще полный треш с мерами измерения.
