– Эй, бестолочь! – разносится эхом по пролеску.
Этот голос сложно спутать с каким-либо другим – ещё не мужской,
но уже подрастерявший юношескую нежность, хриплый и безмятежный до
жути.
Господи, где ж я так нагрешила? Пусть это будет не он,
умоляю!
Но чудесам с идиотками явно не по пути, соответственно и беды от
меня никак не отвяжутся. Вернее всего, одна быстроногая, наглая,
контуженная на всю свою белобрысую голову беда.
– Выползай-выползай, будь до конца хорошей девочкой, – тихий
напев доносится со стороны просёлочной дороги, совсем недалеко –
метров пятнадцать-двадцать. – Ле-е-ерочка, ау-у-у…. Не притворяйся,
что ты меня не слышишь, мне отсюда хорошо видно твою аппетитную
ляжку.
Дёрнувшись, подтягиваю колено под самый подбородок. Он меня не
видит. Не видит! Снова блефует лишь бы выманить. Даже знать не
хочу, зачем он вернулся, чем ещё надумал потешить больное
воображение.
Ну почему я такая доверчивая? Почему-у-у?!
А ещё считается, будто мы получаем только то, чего заслуживаем.
Это как же нужно нагрешить, чтобы заслужить такое?! И куда
вдруг подевалось хвалёное чувство исключительности, когда кажется,
что плохое непременно случается с кем-нибудь другим? Убийства,
издевательства, аварии – ещё утром я была уверенна, что подобное
мне никогда не грозит. Как бы не так! Со мной это уже происходит,
причём аккурат в обратном порядке. На очереди как раз остался
первый пункт.
– Лерочка, я жду … – сахарный тон моего обидчика диссонирует с
нетерпеливым рыком мотора, пуская рябь ледяных мурашек от затылка
до самых стоп. Если он заглушит машину, мне точно конец. – Ну же,
детка, не упусти свой шанс. Я уже начинаю жалеть, что не свернул
твою пустую голову.
Тихий раскат его смеха превращает меня в обезумевшее от страха
животное. Да он самый настоящий маньяк! Что там папа говорил о
юношеской жестокости? Максимализм, эффект стаи, неумение управлять
собой – с этим понятно, нужно бежать не оглядываясь. Только мой
новый знакомый – хладнокровная, расчётливая тварь-одиночка и бегать
от него себе же вредить. Хотя рефлексы упрямо требуют сорваться
вглубь леса, прямо как есть: босиком по спутанным порослям дикой
ежевики.
Если побегу, он с лёгкостью догонит, в придачу наверняка
выполнит свою угрозу, озвученную прежде, чем меня здесь бросить. А
если послушаюсь? Даст леденец, как пугал вначале? Гнусная
ассоциация сопровождается мгновенным рвотным спазмом, благо
единственное съеденное за сегодня мороженое давно осталось за
соседним кустом. Никогда не думала, что от страха может тошнить.
Нет, лучше не рисковать, хуже всё равно не будет. По крайней мере,
очень на то надеюсь.
Собрав последние силы, я медленно поднимаюсь с земли. Шершавая
кора смоковницы счёсывает кожу на лопатках. От боли буквально
передёргивает, но иначе онемевшие от ужаса ноги никак не разогнуть.
Остаётся молиться, что он не в край отмороженный и будущее от меня
хоть сколько-то зависит.
– Зачем я тебе? – произношу хриплым шёпотом в никуда.
Голос пропал вместе с гордостью и остатками девичьей
стыдливости, осталась одна потребность – выжить. Любой ценой.
Поняв, что мой писк не дошёл до адресата, я на негнущихся ногах
выхожу из-за дерева.
– Надо же, схватываешь налету, – из окна машины свешивается
крепкая рука, забитая по самое плечо не то змеем, не то драконом, с
зажатым в пальцах клетчатым сарафаном, водолазкой, колготками и
нижним бельём, а следом показывается нахальная физиономия самого
водилы. Шумахер недоделанный. – Тряпки свои обратно хочешь?
Сглотнув ком в горле, я утвердительно киваю. Голышом средь бела
дня далеко не уйти. Что скажут люди? А папа? Господи, какой
позор…
Кошмар.
– Не слышу?
За время секундной паузы меня успевает швырнуть в жар, а следом
окатить могильным холодом. Так с ходу и ответить-то не получается.
В голове гудит, тело почти не слушается. Не знаю почему совсем не
чувствую губ, хотя почему не знаю? Эхо негромкого насмешливого
вопроса прозрачно намекает, что промедление наказуемо, нагнетая и
без того полувменяемое состояние.
