Сентябрь, 2011
г.
– Ну, не лежит у меня душа к
стройке, – умышленно преуменьшил статус отцовской компании. – Не
хочу этим заниматься. Как тебе еще сказать?
– Душа не лежит? Душа? – язвительно
уточнил Николай Иванович. – Какие мы нежные! А на крутых тачках
ездить – душа лежит? Или ты думаешь, деньги из воздуха делаются?
Жить на что-то нужно! А жить ты у нас привык на очень широкую ногу,
– закончил свою речь с жестким нажимом.
В гостиной повисла звенящая
тишина.
Серега молча отвернулся к окну.
Знал, нужно просто перетерпеть нравственные проповеди в
неподражаемом исполнении отца.
Очередное осеннее обострение.
Который год ко дню рождению сына
Николай Иванович Градский, выражаясь его же словами, пытался
сделать из него человека. Нестерпимое желание похвастаться
отпрыском на торжественном сборище придавало обычным монологам отца
эмоций и сил. Как же! Уважаемые люди станут интересоваться, чем
Сергей занимается, а на это требовался достойный ответ.
Того, что он учится в «мамкином»
универе, становилось недостаточно. Это на первом курсе хватило
фразы: «Серега не бездельник. Серега студент». Уже со второго
начались советы и требования пересмотреть уклад своей бессмысленной
жизни.
– Как-никак, я тебе все готовое даю!
Бери и пользуйся, – продолжал отец уже тише, выверено спокойным
тоном. – Четвертый курс. Пора вникать в дела, хоть понемногу.
По идее, на нервы должно давить не
меньше привычного отцовского крика. Точить, как вода камень.
Точило ли?
Серега пытался и не мог найти внутри
себя хоть какой-то отклик.
Ничего.
– Пап, спасибо. Только я сам решу,
чем хочу заниматься, – уперто произнес, глядя отцу в глаза.
И Николая Ивановича понесло. Дернув
удавку галстука вниз, заорал на всю гостиную.
– Чем это? По бабам таскаться? –
лицо красными пятнами пошло. – В этом ты преуспел! К этому у тебя
душа лежит! Потаскун, твою мать! Может, тебе еще платить за это
станут? Ты спроси!
– Почему сразу по бабам? – негромко
откликнулся «потаскун».
– А ты думаешь о чем-нибудь, кроме
этого? Плаванье – забросил, каратэ – забросил...
– Ну, ты еще припомни бальные танцы
во втором классе.
– Умничай, юмори... Давай! Я на тебя
через пару лет посмотрю! Интересно, какую песенку ты запоешь...
В гостиную с невозмутимым видом
вплыла габаритная краснощекая женщина. Зинаида Викторовна – любимая
кухарка отца и по совместительству управляющая остальным домашним
персоналом. Поставив на низкий столик разнос с кофейником и
вычурными голландскими «черепками», она скупо улыбнулась на
благодарность хозяина и так же тихо, ни разу не взглянув на Сергея,
покинула поле боя.
– По каратэ ведь уже КМСа[1]
получил. Плаванье тоже отлично шло. Превосходно. И главное, тебе же
нравилось! Для здоровья – хорошо. Что ж тебя затащило-то на кривую
дорожку?
– Надоело, – вяло отозвался отпрыск,
наблюдая за тем, как отец помешивает кофе.
– Надоело! А по девкам таскаться
тебе еще не надоело? Ты там мозолей не натер?
– Бать... – закатив глаза, тяжело
выдохнул и скрестил руки на груди.
А в голове как будто часовой
механизм запустился. Не нервничал, только строил предположения,
сколько еще продлится этот нравственный суд.
– Не погнушался даже с этой
тридцатилетней профурсеткой... Мать ее за ногу!
– Почему ты чуть что, к ней разговор
сводишь? Год прошел.
– А меня, может, это до сих пор
возмущает! Тебе не стыдно ее мужу в глаза смотреть? А мне вот
стыдно! Хоть сквозь землю провались... Я в окно, если вижу, что
Ракитин выезжает или заезжает – жду, пока отъедет.
– Придумаешь тоже... Ждешь...
– Вот жду! – проорал отец, и глаза
его странно заблестели. – Ой, Господи... – безнадежно то ли
выдохнул, то ли простонал. – Убить тебя мало, – добавил в сердцах и
рубанул рукой воздух. – Я не понимаю, у тебя какая-то болезнь? Как
это называется? Может, тебя обследовать? На опыты сдать... –
отхлебнув кофе, уставился на сына нарочито задумчивым взглядом.
