День сорок
седьмой.
Она в его сторону даже не
смотрит.
Отчужденная. Высокомерная.
Глянцевая. Исаева сосредоточивает все свое внимание на учебе: пишет
конспекты, выполняет практические задания, сдает «хвосты», приносит
дополнительную работу по «судостроению».
Нет, Титов, конечно, в курсе того,
что приближается сессия. Но, черт возьми, это же Исаева…
Как так происходит, что Ева его даже
не замечает? Тогда как он не может удержаться, чтобы не посмотреть
в ее сторону.
«Черт…»
«Ок. Ладно».
Это явное преуменьшение.
Он пялится на нее. Он плохо
воспринимает учебный материал. И всю сопутствующую информацию.
Исаева смещается, чтобы подсмотреть
пропущенное слово в конспекте сидящего рядом с ней парня, и Титову
в который раз на обозрение предоставляется ее профиль.
Губы. Изогнутый веер ресниц.
Спадающие на щеку пряди волос.
Воспоминания лесной погони выступают
из хранилищ памяти и автоматически воспроизводятся. Адаму требуется
приложить немалые усилия, чтобы не «просматривать» их.
Сосед Евы поднимает глаза к ее
пухлым малиновым губам. Заостряет на них внимание. Но пытается
скрыть это, быстро скашивая взгляд в сторону. И все-таки выдает
себя, краснея и ерзая на стуле.
Исаева тихо и беззаботно
смеется.
А у Титова что-то сжимается в груди.
Щемит и ноет. Перекрывает дыхание. В горле становится сухо и
горячо.
Он злится. Несколько раз сглатывает.
Нервно постукивает карандашом по тетради и раздраженно дышит.
Опускает взгляд, трет большим пальцем подбородок, скулу,
переносицу. Прикусывает изнутри щеку.
Направляет взгляд в сторону.
Встречая в конце ряда хмурое лицо
бросившего его недавно друга, вопросительно изгибает бровь. Слишком
долго Литвин обижается из-за своей шалавистой сестренки. Он же не
станет злиться вечно?
Это несерьезно.
Адам бы не тр*хал Каролину, если бы
она не полезла к нему в кровать и не начала хватать губами его
член. Пребывая в угарной полудреме, он просто не стал разбираться,
кому принадлежит теплый гостеприимный рот. А к тому времени, как
девушка заговорила, возбуждение и азарт были слишком велики, чтобы
останавливаться.
Титов пытался донести это до Ромки,
но, очевидно, своя кровь ближе. Литвин упрямо сопереживает
«использованной» Каролине.
– Не важно, какая она, и что она
сделала. Ты же мой друг, Адам.
Эти слова, как ни крути, ему не
нравились. Вспоминая и мысленно прокручивая их, он чувствовал себя
чрезвычайно паскудно.
Жизнь Титова уходила за пределы его
влияния. Он обещал Исаевой сущий ад. Но, нужно признать, она тащила
его туда за собой.
Чего только стоила ее выходка с
наркотиками. Принимать помощь от матери... Господи, да просто
видеть ее рядом с собой… Это отравляло Адаму мозги. Наверное,
следовало сесть в тюрьму. Но безумное желание свернуть Еве шею
требовало новой встречи.
– Адам, – взволнованно
произносит мать и обнимает его за плечи, как будто имеет на это
какое-то право.
Титов не поднимается. И даже не
шевелится. Сжимая руки, хрустит костяшками пальцев.
– Марина Титова? Читал ваши
книги. Сказал бы, что рад знакомству. Но должностью не положено, –
сухо откашлявшись, следователь неохотно возвращается к своим
обязанностям. – Майор Андрей Мирославович Котовский. Садитесь,
пожалуйста, – наклоняя голову к бумагам, торопит он
женщину.
Она приседает и выказывает
нетерпение.
– Что происходит?
– Улица Балковская, тридцать
один, квартира пятьдесят шесть – ваша собственность? – глаза Марины
сужаются. Она молчит, игнорируя повисший в тишине вопрос, и
следователь продолжает задавать тон этой далеко не светской беседе.
– Как сообщили опрошенные нами свидетели и сам подозреваемый, вы
там не появлялись больше десяти лет. Это так?
– Может быть.
Образовавшаяся в кабинете тишина
подчеркивает недоумение Котовского и его задержанного.
