Стальные пальцы стискивают мое горло. Лицо Влада искажено
глумливой и надменной улыбкой, а с рассеченной брови стекает алая
струйка крови. Она бежит по высокой скуле, щеке и замирает у линии
челюсти. Я вжата в стену. Меня трясет от страха и злобы. У босых
ног лежат осколки от разбитого стакана.
— Если мой брат не научил тебя покорности, — хрипит Влад в лицо,
— то это сделаю я.
— Пошел ты, — плюю в его надменную рожу и резко поднимаю колено,
чтобы вдарить ему между ног, но он молниеносно реагирует на мою
жалкую попытку отбиться.
Рывком разворачивает к себе спиной и ловко заламывает руки.
Огромной лапищей сжимает мои тонкие и слабые запястья и ныряет
свободной ладонью под юбку.
— Пусти, урод!
— Спорим, ты мокрая, — поглаживает левую ягодицу.
Я вскидываюсь, а он на меня наваливается и рычит в ухо:
— Если сухая, я отпущу и уйду, а если нет… — он проводит горячим
языком по щеке до виска и шипит, — визжать будешь, как последняя
потаскуха.
Пальцы подныривают под кружевной край трусиков, и я предпринимаю
новую попытку вырваться. Разум горит ненавистью и неприязнью, а
тело живет по иным правилам. Оно отзывается на тяжелое дыхание
Влада, на его руки, на его оскорбления и чертов язык, что
обслюнявил мне лицо. Оно жаждет его, взывает к животному и грубому
соитию и раскрыто порочным цветком. Истекает, пульсирует и требует
близости.
— Не трогай меня, — в отчаянии шепчу, — я ведь жена Паши. Твоего
родного брата… — судорожно и с тихим всхлипом выдыхаю. — Что ты
творишь… Так нельзя…
— Можно, — глухо усмехается. — Я тут устанавливаю правила.
Решительно юркает в трусики и с нажимом, который расходится
слабой судорогой по мышцам, проскальзывает между ноющих складок.
Тихо посмеивается под мой сиплый и обреченный стон, давит на
напряженный бугорок, пропускает его между пальцев.
Неосознанно выгибаюсь в спине и поддаюсь под круговое движение
пальцев попой к паху Влада. Выдох обрывается очередным стоном,
мысли черной плесенью расползаются по сознанию, разъедают его и
обнажают бурлящую и густую похоть к мужчине, с которым я и за один
стол не села бы добровольно. Мне больно от желания, что
раскаленными иглами пронзает низ живота и ядом проникает в темные
глубины моего тела.
Рисует агрессивные зигзаги и круги по зудящему клитору. Нет в
его ласках трепета и нежности. Дергает в очередной раз рукой, и я
вскрикиваю от острого и пронизывающего спазма, что уходит
судорогами в ноги. Я приподнимаюсь на носочки, хватаю ртом воздух и
на несколько секунд слепну и глохну. Волна за волной, губы Влада
что-то шепчут на ухо, но я не могу разобрать ни слова.
Отпускает онемевшие запястья, нахально проводит пальцами по
горячей и пульсирующей промежности, собирая густую влагу и вновь
разворачивает к себе. Размазывает по моей щеке и шее смазку,
самодовольно ухмыляясь. Его лицо размыто, и я вижу только его
уничижительную улыбку и засохшую кровь на скуле.
— Шлюшка, — ладонь спускается к груди, и пальцы стискивают
сосок. — Маленькая и глупая шлюшка.
Искра боли пробегает по груди, отдается в позвонках и
пробивается к копчику. Вглядывается в глаза, и вижу в его зрачках
презрение и вожделение. Упираюсь ладонями в его крепкую грудь.
— С братцем моим поди и не кончала ни разу, — тянет за сосок и
щурится. — Он же импотент.
Разлепляю пересохшие губы, чтобы возразить, и Влад нахально
проскальзывает солоноватыми скользкими пальцами в рот и давит на
корень, не позволяя сомкнуть челюсти. Напрягаю язык, чтобы
противостоять его наглому вторжению и зло выдыхаю. Пальцы
проскальзывают глубже, и вздрагиваю от спазма, что схватывает
глотку.
— Вдох, Полиночка, — воркует со лживой нежностью Влад. — Через
носик. Тебе еще мой член глотать.
