Холод пробирал до костей. Не ноябрьский, сырой, пронизывающий сквозь ватник, а тот, глубокий, что сидит в позвонках с тех самых проклятых гор. Андрей Сомов оперся плечом о ледяную стену трансформаторной будки, прислушиваясь. Завод жил. Не так, как днем – грохочущим, огненным исполином, а ночным, усталым зверем. Глухие удары где-то в цехах проката, шипение пара, далекий вой сирены – привычный фон. Но сейчас он ловил другое. Шорох гравия под колесами. Не грузовика, не крана. Легковушки? Слишком поздно для начальства.
Он сжал фонарь покрепче, рука сама потянулась к кобуре на поясе. Старый «Макаров» – верный спутник со времен второй чеченской. Там, в горах, холод был другим – острым, как нож, пропитанным запахом пороха и крови. Здесь холод был тяжелым, маслянистым, с привкусом серы и ржавчины. "Чермет", – мысленно усмехнулся Андрей. Черная металлургия. И его жизнь последние семь лет – сплошной шлак. Дембель, инвалидность (осколок в бедре, ходил, прихрамывая), поиски себя, и вот – ночной сторож на старом, полузаброшенном участке комбината «Востоксталь». Зона «Гамма» – склады лома, отжившие свое цеха, территория, куда днем-то редко кто заглядывает. Идеальное место для тишины и забытья. Или для чего-то еще.
Шаги. Не один человек. Андрей прижался к бетону, сливаясь с тенями. Фонарь выключил. Глаза, привыкшие к полумраку ночных смен, быстро адаптировались. Из-за угла заброшенного цеха сортировки лома вышли двое. Один – коренастый, в кожаной куртке, лицо не разглядеть, но походка уверенная, хозяйская. Второй – тощий, нервный, постоянно оглядывался. Они что-то несли. Не болванку, не лом. Ящик. Небольшой, метровый, но оба напряглись, ставя его на землю.
"Кража цветмета?" – промелькнула первая мысль. Медь, алюминий – на «Гамме» этого добра хватало, и охотники до чужого находились регулярно. Но зачем так скрытно? И почему именно здесь, у старой котельной, давно не работающей? Андрей прищурился. Ящик был необычный. Не деревянный, а металлический, с матовой серой поверхностью. По бокам – какие-то символы, нанесенные краской. Слишком аккуратно для обычного заводского хлама.
Кожаная куртка что-то сказал тощему, голос низкий, хриплый, слова не разобрать. Тот кивнул и полез в карман. Не за оружием. Достал… дозиметр? Андрей замер. Маленький прибор в руке тощего замигал тусклым зеленым светом. Мужчина поднес его к ящику, посмотрел на показания, что-то пробормотал. Куртка кивнул, довольный.
Ледяная волна прокатилась по спине Андрея, не имеющая ничего общего с ноябрьским холодом. Дозиметр. Серый ящик. Символы… Он напряг память, вытаскивая из глубин знания, полученные не на заводской инструкции, а там, в армии, на сборах по радиационной, химической и биологической защите (РХБЗ). Желтый трезубец на черном фоне. Знак радиационной опасности. И еще один – перечеркнутый круг с маленьким кружком в центре. Знак делящихся материалов. Уран?
Мысли смешались, сердце забилось чаще. Не цветмет. Нечто несравнимо более опасное и ценное. Откуда?! На комбинате был участок, где работали с источниками ионизирующего излучения для контроля толщины проката, но это были маленькие капсулы, под строжайшим учетом. Этот ящик… он выглядел иначе. Серьезнее. Обогащенный? Слово само по себе звучало угрожающе.
Тишину ночи разрезал приглушенный рокот мотора. Из-за груды ржавых труб, как призрак, выкатилась «Газель» без опознавательных знаков, с затемненными стеклами. Она остановилась в паре метров от мужчин. Из кабины вышел водитель – плотный, в шапке-ушанке, лицо в тени. Без лишних слов он открыл задние двери.
Куртка и тощий подхватили ящик. Видно было, что весит он прилично. Они загрузили его в фургон. Водитель что-то передал кожаной куртке – толстый конверт. Тот быстрым, профессиональным движением сунул его во внутренний карман куртки, даже не взглянув. Тощий нервно переминался с ноги на ногу.
