Глава первая: Ржавый запах железа
Воронеж встречал ноябрь серым, промозглым утром, точно вывалянным в мокром пепле. Свинцовые тучи, расползшиеся по небу, не предвещали ничего, кроме затяжного дождя, уже висевшего в воздухе колючей изморосью. Александр Дорохов шёл на работу привычным маршрутом: от панельной пятиэтажки на окраине, через дворы, мимо облезлых гаражей, к школе номер сто семнадцать.
Его походка была ровной, но неспешной, движения – экономными, лишёнными суеты. Таким его сделала армия. Таким его сделала война. Он нёс старый, потрёпанный кожаный портфель, подарок коллег к его первому сентябрю в новом качестве. В портфеле лежали тетради с сочинениями о «Капитанской дочке», конспекты уроков по творчеству Блока и пачка простых карандашей. Он не любил ручки. Карандаш можно заточить. Карандашом можно писать под любым углом, даже лёжа в грязи. Карандаш не перестаёт писать от влаги. Мелочь, а привычка, въевшаяся в подкорку.
Бывший майор инженерных войск, командир сапёрного взвода, а ныне – учитель русского языка и литературы Александр Дорохов. Сам себе удивлялся иногда. Не самое очевидное превращение. Офицер, прошедший две горячие точки, разминировавший полстраны от наследия прошедших боёв, – и вот он, объясняет десятиклассницам с задних парт, почему Татьяна Ларина – не «душка-дура», а идеал русской женщины.
Но это было его затишье. Его мирная передовая. Школа. Дети. Словари и учебники. Здесь пахло мелом, старой бумагой и дешёвыми чипсами из столовой, а не порохом, гарью и разлагающимися телами. Здесь кричали на переменах от восторга, а не от ужаса. Здесь его главной задачей было не уничтожить смерть, а дать знание. Жизнь.
Он зашёл в учительскую, кивнул коллегам: Марье Ивановне, историку с сорокалетним стажем, вечно ворчащей на «нынешних недорослей», и молодой практикантке Лене, которая совала в лицо телефон, пытаясь поймать сигнал Wi-Fi.
– Александр Игнатьевич, доброе утро! – прощебетала Лена. – У вас, кстати, телефон на столе пикал. Смс, наверное.
– Спасибо, Леночка, – его голос, привыкший отдавать команды под огнём, здесь всегда звучал тише, приглушённее.
Он положил портфель на свой стол, заваленный книгами, и взял телефон. Обычный кнопочный «кирпич», без всяких там сенсоров и приложений. Удобно, надёжно, практично. Батарея держалась неделю. Он редко им пользовался – только для звонков сестре да чтобы узнать расписание электричек.
На экране мигала иконка сообщения. Неизвестный номер. Длинный, явно не российский. Он нахмурился. Спам? Очередной «вы выиграли в лотерею»? Он уже было потянулся к кнопке удаления, но палец замер в миллиметре от экрана.
Сообщение было коротким. Всего одна строка. Но от этих семи слов кровь в его жилах превратилась в лёд.
«Ты разминировал не всё. 51.675461, 39.208882»
Сердце, привыкшее за годы службы биться ровно даже под миномётным обстрелом, дрогнуло и застучало где-то в горле, тяжёлыми, глухими ударами. В ушах зазвенела абсолютная, оглушающая тишина, в которой отдавался каждый удар. Учительская, Марья Ивановна, Лена – всё поплыло, распалось на пиксели, потеряло цвет и форму. Остались только эти слова на бледном экране телефона.
Ты разминировал не всё.
Он не почувствовал, как пальцы сжали телефон так, что треснул пластиковый корпус. Он не видел больше ничего. Перед глазами поплыли картинки, которые он годами загонял в самые дальние, самые тёмные чуланы памяти.
Жаркое южное солнце, выжигающее докрасна броню. Пыль, въевшаяся в поры настолько, что оттиралась только с кожей. Металлический вкус страха на языке. И запах. Ржавый, сладковато-горький, непередаваемый запах смерти, который исходил от земли, нафаршированной железом. Запах неразорвавшихся снарядов, растяжек, самодельных взрывных устройств, припорошённых песком, замаскированных под камни, под банки из-под колы, под детские игрушки.
